Тигриные глаза - Ширли Конран

— Она называется «Пробуждение», — сказала Плам.

— Такое впечатление, что глаз не в состоянии постичь ее до конца, словно под поверхностью у нее скрывается что-то еще, — рассуждал Бриз, прищурив глаза. — Своим настроением, но не исполнением, она напоминает туземную вещь, которую ты купила в Австралии.

Плам пыталась понять, почему Бриз, который так легко мог схватить то, что она хотела передать в картине, оказывается глух к ее мыслям и чувствам, когда она облекает их в слова? Наверное, он считает, что как к художнице к ней надо прислушиваться, поощрять ее самобытность, позволять экспериментировать и гореть. И ничего такого по отношению к жене.

— Вольф, отойди от стола с красками, — крикнула Лулу. — Извини, Плам, мне не следовало его брать с собой. В моей мастерской он кроткий, как ангел.

— Он никогда не научится вести себя прилично, если ты будешь все время держать его дома, — возразила ей Дженни. — Не будь так строга с ним. Расслабься.

— Подожди, пока у тебя будет свой, и ты поймешь, что не сможешь расслабиться лет восемнадцать. — Лулу вскочила, чтобы оттащить Вольфа от банок с красками.

— Как Дон? — торопливо спросила Плам, вспомнив вдруг имя нового друга Дженни.

— Дон расстался со мной вчера вечером, — коротко бросила Дженни. На глазах у нее выступили слезы. — Яне понимаю, что я делаю не правильно. Почему мужчины бегут от меня? Я теперь такая осторожная.

Уже давно, после того как Лулу передала ей совет своей матери, Дженни поклялась никогда не говорить мужчине, что любит его или — хуже того — хочет иметь от него ребенка. Почему-то после такого заявления с ее стороны мужчина срывался с постели как ужаленный и пулей бросался на улицу, забыв застегнуть «молнию» на брюках.

Как всегда, когда она жаловалась на несчастную судьбу и стенала по поводу своей фигуры, подруги бросились утешать Дженни. Предоставленный самому себе Вольф воспользовался моментом, чтобы прикончить оставшуюся сдобу.

— Почему я должна притворяться, что он мне безразличен, когда это не так? — завывала Дженни. — Почему я должна насиловать себя?

— Потому что это касается не одной тебя, — без обиняков заявила Лулу. Собираясь втроем, они без конца обсуждали проблемы сексуального поведения Дженни: ее желание угодить; ее опасение оказаться неспособной приходить в экстаз так же быстро, как предыдущие подружки ее приятеля; ее страх перед тем, что у любовника не хватит терпения и он бросит ее.

— Мужчина не может чувствовать этого, — пролепетала Дженни, словно успокаивая себя.

— Физически он, может быть, не чувствует, что женщина симулирует, — объясняла ей Лулу, — но он вполне может знать тебя достаточно хорошо, чтобы определить, когда ты притворяешься. И если он убедился в этом, но не хочет говорить в глаза, то что происходит? Вы оба становитесь неискренними.

— А если ты притворяешься, а он не замечает, — заметила Плам, — то тебе, наверное, делается обидно, и от этого отношения становятся только хуже.

Лулу подалась вперед.

— Ты знаешь, что секс не сводится только к физическому акту и не ограничивается постелью. Секс отражается на всей твоей жизни, потому что продолжает влиять на твое мироощущение и после того, как ты встала с постели. — Она мечтательно потянулась. — После ночи хорошего секса дождливый понедельник кажется чудесным, а сексуальная неудовлетворенность может повергнуть в уныние на долгие дни, даже если находишься в самом распрекрасном месте мира, где над головой колышутся пальмы, ноты все равно будешь казаться себе неполноценной, обманутой и несчастной.

— Особенно если партнер при этом явно получил свое, — добавила Плам.

— А это, в свою очередь, сказывается на всех твоих вне постельных отношениях. — Лулу шлепнула Вольфа по замасленным рукам, которыми он хватал ее леггинсы. — То ты впадаешь в плаксивость, то делаешься агрессивной и набрасываешься на детей.

Плам засмеялась, глядя на Вольфа.

— Мне вот совсем не смешно, — сердито проговорила Дженни. Она всегда сама просила совета и всегда обижалась, получив его.

— Мы тебя понимаем, — успокаивала ее Лулу, — но мы всего лишь хотим, чтобы ты не чувствовала себя такой несчастной. Вольф, оставь в покое!

— Не думаю, что кто-то из вас представляет, что я чувствую на самом деле, — с горечью сказала Дженни. — Особенно когда выслушиваю ваши снисходительные советы.

— Мы вовсе не хотели быть снисходительными, правда ведь, Плам?

— А я воспринимаю это только так. — В голосе Дженни еще прибавилось горечи. — Вы обе не понимаете, как я устала быть тихой, надежной Дженни: готовой услужить, развеселить, посидеть с детьми, поспать на чьей-то софе. И, конечно, вечной невестой, которой не суждено ничего другого. — Она с вызовом тряхнула русыми волосами. — Вы не знаете, что значит вечно прозябать на задворках. Сколько раз мне приходилось слышать, как то одна, то другая из вас спрашивает: «Можно я приведу с собой мою подругу Дженни?» И сразу всем понятно, что Дженни — это уж никак не гвоздь сезона, что она свободна, а значит, никому не нужна. Но почему? — Она вскочила на ноги и уставилась в зеркало. — Я знаю, что я слишком велика, чтобы носить эти желтые леггинсы с красным свитером, что во всем этом выгляжу, как шут гороховый. И что ни напяль на себя, все равно не будешь ни амазонкой, ни Юноной, а останешься просто слоном, который всегда больше тех мерзавцев, с кем вы вечно меня сводите. Не надо, не надо мне объяснять, что анатомия — это судьба.

Плам с Лулу переглянулись. Они любили Дженни, но хорошо знали, что ее лучше не трогать в такие моменты. Она стояла у окна и смотрела на бледный закат, освещающий шапки распускающейся листвы.

— Я хочу иметь то же, что есть у вас: собственного мужчину и детей. Чтобы всех их любить. — Она повернулась к подругам. — Но разве вы не видите, как мало у меня шансов, чтобы получить когда-нибудь хоть десятую часть того, что вы имеете как должное?

Плам подскочила к окну и обняла Дженни. Оттаскивая Вольфа от подноса с чайными приборами, Лулу выкрикивала:

— Дженни, мы любим тебя! Ты часть нашей семьи! Ты наша сестра…

— Ты такая особенная! — Плам крепче обняла ее. — Мы знаем тебя и верим в тебя… — Она смолкла, услышав стук в дверь.

Сандра протянула ей конверт.

— Посыльный только что принес его. Я подумала, что это, может быть, что-то важное.

Все еще занятая мыслями о Дженни, Плам торопливо вскрыла конверт и вынула лист белой бумаги. Лицо у нее сразу стало таким же белым…

— О боже! — Она протянула подругам лист. — Еще одна угроза!

Мгновенно забыв о бедах Дженни, все трое впились в лист обычной машинописной бумаги. Из букв разной величины, вырезанных из газет, на нем были составлены слова:

БРОСЬ ОХОТУ ЗА КАРТ. ИЛИ УМРЕШЬ

Адрес на обычном конверте был написан от руки черной шариковой ручкой. Пока они оцепенело глазели на лист, Вольф исхитрился съесть ромовый бисквит.