Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

3 октября партия человек в пятьсот действительно спустилась по Беженьянскому ущелью, против деревень Гавазы, Чеканы и Кучетаны. Деревни эти охранялись обывательским постом из ста кахетинцев, а в резерве стояло сорок гренадер Грузинского полка с горным единорогом, под командой двадцатидвухлетнего юноши, прапорщика Салтыкова. Пользуясь темнотой ночи, а может быть, и оплошностью пикетов, партия незаметно обошла караул и кинулась прямо на лагерь Салтыкова. К счастью, секрет вовремя поднял тревогу, и когда лезгины устремились к ружейным пирамидам, – гренадеры встретили их штыками. Завязался отчаянный бой грудь на грудь, а тем временем с поста успели прискакать кахетинцы и, в свою очередь, врезались в неприятеля с тыла. Один из них, дворянин Херулишвили тотчас изрубил байрактара и захватил лезгинский значок. Орудие, находившееся уже во власти неприятеля, также было отбито гренадерами. Тогда лезгины стали подаваться назад и через полчаса скрылись в Бежень янском ущелье[170]. Эта ночь стоила нам двадцати четырех человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Через пять дней после этого происшествия к Гамзат-беку подошли ожидаемые им подкрепления, и 8 октября он со всеми силами перешел в Старые Закаталы. Отряд Сергеева, усиленный Донским Леонова полком, прибывшим из Бенекичета, стоял возле новой крепости; сюда же двигались из Грузии еще два батальона эриванцев с четырьмя орудиями и остальные части Грузинского полка, под командой генерала Симонича. Стрекалов, опередив войска, сам прибыл в Новые Закаталы и принял главное начальство над собиравшимся отрядом.

Познакомившись с положением дел в Джарской области, Стрекалов пришел к убеждению, что прежде всего необходимо преградить лезгинам все дороги в заалазанские места, а для этого построить ряд укреплений по пути к Белоканам и Талам. Этой мерой он думал держать неприятеля в строгой блокаде; но неприятель не стал дожидаться, пока его запрут в Закаталах, а сам двинулся вперед и заставил нас самих принять оборонительное положение.

Вечером 8 октября раздались по нашей крепости первые неприятельские выстрелы; пальба шла всю ночь и весь следующий день; несколько пикетов было атаковано, и на одном из них казак поплатился жизнью. 10-го числа дело уже не ограничилось одними аванпостными схватками: лезгины, пробравшись густыми лесами к нашим кирпичным сараям, внезапно атаковали роту ширванцев, прикрывавшую рабочих. 13-го – дело произошло еще серьезнее. В этот день из лагеря высланы были фуражиры, под прикрытием двух рот Ширванского полка с казачьим орудием, под командой капитана Фокина. Как только прикрытие стало расставлять цепь, восемьсот конных лезгин вынеслись из леса и кинулись в шашки. Цепь была опрокинута, и горцы с налета врубились в ширванские роты… Бог знает, чем бы окончился для нас этот кровавый день, если бы не подоспела помощь. Во весь опор из лагеря прискакал Платонов со своими казаками и ринулся в пики. Отброшенные лихой атакой, горцы, однако, моментально оправились и возобновили нападение. Тогда из лагеря выслали еще две роты Ширванского полка с подполковником Овечкиным, – и только с их появлением неприятель отошел к Закаталам. Стрекалов доносил, что пространство, на котором происходила битва, было завалено телами лезгин; но для нас гораздо важнее было узнать, что из нашего небольшого отряда, выдержавшего короткую битву, выбыло из строя два офицера и шестьдесят восемь нижних чинов. Это свидетельствовало прямо, что неприятель смел, предприимчив и что при дальнейшем развитии военных действий потери наши, в случае малейшей неосторожности, могут достигать значительной цифры. Действия Гамзата не замедлили отразиться на джарцах, и даже те немногие люди, которые еще сохраняли нам верность, теперь один за одним стали переходить на сторону Гамзата; даже ингилойцы – эти омусульманенные грузины, не забывшие своего происхождения, вся будущность которых исключительно зависела от нашей победы, – объявили себя нейтральными и стали выжидать, чем кончится дело. Лезгины, рассыпавшись по лесам, препятствовали всем нашим работам, и, по справедливому выражению Сергеева, каждое срубленное дерево стоило нам потоков крови. При таком энергичном предводителе, каким оказался Гамзат-бек, нечего было и думать о блокаде неприятеля. Русский отряд, собственно говоря, сам очутился в блокаде, и чтобы разорвать эту пока тонкую, но каждый день все более и более густевшую сеть, оставалось одно средство – взять Старые Закаталы.

К Старым Закаталам, находившимся в трех верстах от крепости, вели две дороги: одна, та самая, по которой шел Гуляков в свою последнюю предсмертную экспедицию, пролегала через самое селение Джары; другая вела со стороны Катех и имела важное значение, потому что по ней только неприятель и мог получать все продовольственные и боевые запасы; другие пути пролегали под самой крепостью, и преградить их можно было незначительными отрядами.

Решаясь взять и уничтожить Старые Закаталы, генерал-адъютант Стрекалов должен был серьезно обдумать свое положение, так как необходимость оставить значительную часть войск для обороны крепости и лагеря позволяла употребить в дело сравнительно ничтожные силы. Назначены были две колонны: одна – батальон Ширванского полка при двух орудиях – должна была демонстрировать со стороны Джар, чтобы привлечь на себя внимание неприятеля, а между тем другая, главная, – два батальона Эриванского полка, сорок саперов, четыре орудия скрытно вы-двигаются на Катехскую дорогу и отсюда ложбиной начинают приближаться к Старым Закаталам. 15 октября, в девять часов утра, с крепостного вала грянул пушечный выстрел, и по этому сигналу обе колонны тронулись одновременно. Генералы Стрекалов и Сергеев поехали при главной колонне. «Любо было смотреть, – говорил один участник похода, – на строй эриванцев, только что возвратившихся из Турции. Полк был увешан георгиевскими крестами: оба батальонных командира, Кошутин и Клюки фон Клюгенау (впоследствии известные кавказские генералы), были люди бывалые, отважные, выросшие в опасностях; между офицерами не было ни одного, который поклонился бы пуле». Сергеев весело балагурил с солдатами. Вся чуждая ему административная деятельность, требовавшая, по его выражению, «изворотов ума и политики», – деятельность, к которой он не был подготовлен и которая таким тяжелым гнетом лежала у него на душе, теперь осталась позади, – и он очутился в родной, привычной ему сфере походной жизни. Тот, кто увидал бы его теперь на бойком коне, обгонявшем эриванские колонны, не узнал бы того осторожного, пожалуй, даже нерешительного генерала, которого видели в Джарах. На первую высоту, лежавшую за крепостью, войска поднялись без выстрела. Отсюда дорога втягивалась в леса, дремучей полосой простиравшиеся уже до самых Закатал. Опытным глазом окинул Сергеев эту мрачную чащу – и остановил отряд. Он полагал укрепиться здесь лагерем и отсюда, прорубая широкие лесные просеки, медленно подвигаться вперед к мятежному аулу. Стрекалов не разделял подобного взгляда, считая меру эту чересчур осторожной, и приказал Сергееву продвинуться вперед, стать в самом лесу и затем уже подвигаться просветами вплоть до неприятельского лагеря.