На 4 кулака - Маргарита Малинина

— Но меня за что? Неужели ты не любишь меня хотя бы чуть-чуть?

Он пренебрежительно фыркнул.

— Любовь — выдумка дураков. Ее не существует. Однако тебя я действительно убивать не планировал, но что делать? Все твое чертово любопытство! — рыкнул он. Слава богу, я уж думала, он робот. Ан нет, имеются и у него какие-то чувства. — Тебе обязательно нужно совать нос всюду! Первым пострадал бардачок моей машины. Но этого тебе оказалось мало, и, как только я вышел за порог, ты обыскала весь дом! И кто ж так делает? Все ящики вывернула, стулья покидала. Что ты, твою мать, искала — улики?! — Да, он прав, кто ж так делает? Ну и кто из нас слон в посудной лавке? Однако его обида поразила меня. Можно подумать, это я клялась ему в своей невиновности, влюбила в себя и сейчас такого влюбленного и беспомощного собираюсь застрелить. Смешно. — Шантажировать меня хотела или просто жажда узнать правду взыграла? Что ж, тогда будь готова умереть за это. Никогда не понимал людей, для которых истина дороже жизни, но это твой выбор, и я должен его уважать. — Ирония судьбы, он решил, что я что-то там нашла в его кабинете и спустилась сюда, чтобы удостовериться. Он никогда не влюблялся, и ему не понять, как кто-то может перевернуть весь дом вверх тормашками, просто чтобы приготовить любимое блюдо своему мужчине, а не в поисках улик для последующего шантажа. Если бы я сейчас сказала правду, он бы все равно не поверил. — И как ты все-таки догадалась, что это я? — продолжал тем временем убийца. — Впрочем, это уже неважно. Будем считать, что ты не настолько глупа, как я о тебе думал.

Первый шок прошел, на смену ему явилась всепоглощающая адская душевная боль. Ну почему он так поступил со мной?! Почему?!..

Я ведь любила! Я на самом деле любила! И даже сейчас… После всего… Все еще…

Слезы хлынули ручьем, но сквозь их поток я заметила, как в открытую дверь, находившуюся у Кольки за спиной, осторожно ступила почему-то босая Катя; в руках она держала неведомо откуда взявшуюся бейсбольную биту, притом держала так, будто стояла на приеме подачи и вот-вот собиралась ударить по мячу. Мячом, разумеется, намеревалась послужить голова Хрякина. Эта картина меня воодушевила. Пытаясь запихнуть боль до лучших времен в самую глубину своей души, я надумала сохранить себе жизнь, а для этого нужно было отвлечь Николая.

— Можно последний вопрос? — Стоя возле дивана, я смотрела, как завороженная, на дуло пистолета, боясь пошевелиться, а дуло, в свою очередь, безотрывно смотрело на меня. Позволит ли он? От этого зависит моя жизнь. Каждую секунду он может нажать на спусковой крючок…

Я задержала дыхание, ожидая приговора.

— Ладно. Не обещаю ответить, но попробуй. Мне с тобой было весело временами, так что я должен тебе хотя бы эту малость.

Я попыталась проигнорировать слова «было весело» и быстро спросила:

— Почему ты убил Крюкова? Это приказ Федоткина или у тебя были свои мотивы?

— Я не пешка, это ясно? — со смехотворном в данном случае себялюбием заявил он. — Конечно, были свои мотивы. Но придется тебя разочаровать, ответ будет слишком длинным, а мне жалко времени. — Катерина тем временем бесшумно приближалась, подняв над головой дубину, но я уже не очень-то за нее болела: попадет она по мячу, не попадет — мне стало все равно. «Было весело» все же добралось до моей души и отравило в ней крохотные остатки жизнелюбия. Тот мир, в котором я жила, рухнул, а другого мне, пожалуй, и не надо. — Так что, — он напоследок подарил мне свою коронную улыбку, словно какой-то психопат, которому и дела нет до чужой жизни, — ты никогда не узнаешь.

Николай приготовился стрелять, но тут разом произошло несколько событий: где-то совсем близко завизжала сирена полицейской машины; Хрякин резко обернулся и увидел Катю, опускающую ему на голову бейсбольную биту; он машинально нажал на спусковой крючок, но удар по затылку пришелся раньше, убийца пошатнулся, изменив направление ствола, а вместе с тем и траекторию полета пули, которая заместо намеченной цели, то бишь меня, настигла сиденье старого, пыльного дивана, что и спасло мне жизнь. Пошатавшись еще немного будто бы в раздумьях — падать или не падать, Хрякин все же отключился, грохнувшись навзничь на стертый линолеум. Пронаблюдав эту картину, я посоветовала себе чуть-чуть расслабиться, в результате чего последовала примеру бывшего возлюбленного, также лишившись чувств.

Так я попала в дурдом. Вернее, не совсем в дурдом, а всего лишь в неврологический корпус нашей районной городской больницы с диагнозом посттравматический синдром и нервное расстройство или что-то в этом духе.

Каково же было мое удивление, когда встретила здесь, в этом месте, знакомого. Нет, не Наполеона какого-нибудь и не Тутанхамона, а обычного сумасшедшего, жившего ранее в той коммунальной квартире, где Грачевы одно время хотели купить комнату, ну тот, что из окна выпрыгивал. В лицо я его, естественно, не знала, зато узнала по повадкам и по загипсованной ноге, а бабка одна — соседка по койке — заложила, что за те два дня, что здесь провел, он уже совершил пять попыток выброситься, одна из них увенчалась-таки успехом, и теперь бедняга не может ходить. Это может показаться странным, но псих отдыхал от жизни в моей палате: в мужском отсеке шел ремонт, поэтому все комнаты для пациентов были смешанными и переполненными. Разговорившись с парнем — его койка была сразу за бабкиной, — я могла резюмировать, что у нас много общего, я, например, тоже люблю летать, правда, во сне, но это уже мелочи. Короче, с парнем этим (как его зовут, он не знает или не помнит, так что для себя я окрестила его Попрыгунчиком) мы стали закадычными друзьями. Даже когда его пытались перевести в травму, он отказался. Обосновал это тем, что без меня ему будет скучно, но я думаю, разгадка проще: травма выше, а в больнице нет лифта, и прыгать по лестнице с загипсованной ногой ему не улыбалось.

Честно говоря, я ожидала встретить здесь еще одного человека, но, видимо, никто, кроме нас, пока не обратил внимание на его безобидное увлечение Людьми Света и Детьми Тьмы. Впрочем, он вполне уже может находиться в более серьезном учреждении, откуда так быстро не выписывают…

На третий день заключения наконец-то было разрешено пускать ко мне посетителей. Первыми, конечно, явились потрясенные произошедшим родители, но мне было больно их видеть, я старательно прятала взгляд, не решаясь посмотреть им в глаза (если бы тогда послушалась папу с мамой, может, ничего бы и не случилось), поэтому плодотворной беседы не вышло. Да и потом, несмотря на разрешение главврача, я все еще никого не хотела видеть. Единственное, что не давало мне расклеиться и удерживало кое-какой интерес к жизни, — это неудовлетворенное любопытство: очень хотелось знать в подробностях, как это все произошло, я имею в виду эти убийства. Поэтому, когда родителей сменила Катя, устроившись на одиноком стульчике для посетителей, я немного взбодрилась.

— Ну как ты? — выкладывая перед моим носом целый пакет апельсинов, поинтересовалась она моим здоровьем.

— Как ты догадалась? — тут же повернула я разговор в нужную сторону, не отвечая на ее вопрос. — Да еще так вовремя.