В стране ваи-ваи - Николас Гэппи

а ваи-ваи — «баравету»; по-видимому, корень одного из представителей Strychnos. Его толкут и кипятят в горшке, затем, час или два спустя, добавляют, измельчив остальные ингредиенты в следующей последовательности:

2. Второй по ядовитости ингредиент — кора, которую мавайяны, называют «квитару-дедийен», ваписианы — «кварар»; очевидно, кора представителя Lonchocarpus.

3. Листья, которые собирают в горах и называют «змеиный язык» («вианьюба» — на языке мавайянов, «окоин-юро» — на языке ваи-ваи, «кварар-ненуб» — на языке ваписианов). Речь идет, вероятно, о листьях арума, содержащих крахмал и служащих связующим веществом.

4. Ствол растения метровой высоты, называющегося на языках мавайянов и ваписианов «таутау».

5. Листья вьющегося растения, которые мавайяны называют «ачури-туна», а ваи-ваи — «ватва-матко», или «туатуа-матко» («туатуа» означает аллигатор).

6. Зубы и яд змеи «шавити» (мавайянское название) или «ко’и» (на языке ваи-ваи); без сомнения, бушмейстера или копьеголовой куфии[85].

Все вместе варят девять дней на медленном огне, добавляя по мере надобности воду и снимая пену. При этом варево надо непрерывно перемешивать день и ночь. Все это время разрешается есть только кашу из фариньи и маниоковые лепешки, вследствие чего, а также из-за бессонницы и постоянного напряжения, человек очень сильно худеет и ослабевает.

Через девять дней варево превращается в густую красновато-коричневую клейкую массу. Изготовленные заранее бамбуковые наконечники макают в яд, прикрепляют к использованной стреле, которая убила животное, и медленно вращают над огнем, пока наконечник не просохнет. Неиспользованный яд выбрасывают.

Разглядывая раньше такие наконечники, я обратил внимание на узкий желобок, извивающийся спирально от острия до основания. Теперь я понял, что эта бороздка позволяет брать больше яда на наконечник; возможно также, что она содействует лучшему проникновению отравы в кровь. Кроме того, все основание окружал узкий паз, — чтобы наконечник обламывался и оставался в ране, а не выдергивался, если животное попытается освободиться от него.

Мы выпили еще маниокового пива в деревне, после чего я поспешил в лагерь укладываться. Небо над головой и на востоке было ясно, но на западе над лесом, по которому нам предстояло идти завтра, повисли пурпурные облака и черные шлейфы тумана. В горах Акараи шел дождь — значит, уровень воды в реках поднимется. Это хорошо для лодок — если их не унесло! — но не очень хорошо для пеших переходов.

Утром светило яркое, обнадеживающее солнце. За завтраком, поедая фаринью и макая лепешки в черный кофе, я упаковал полученную от жены Япумо миску — красновато-коричневую, с черными полосами, отполированную клейкой массой Protium. Я положил в нее рубашки, завернул в полотенца и обмотал сверху гамаком. Донесу ли? Миска представляла одну из моих величайших ценностей, а я уже успел отбить краешек…

Затем я пошел в деревню, опечаленный предстоящим расставанием. Над домами поднимался к чистому небу голубой дымок, кругом цвели страстоцветы и вьюнки, солнечные лучи позолотили каждый листок сахарного тростника, перца, маниока, лаконоса. Чистая, гладкая тропа, свежий, прохладный воздух… Хорошо!

И в это последнее утро Ка'и, Мачира, Япумо и Юхме выставили неизменные миски с напитками. На руке Япумо сияли два новых кольца, сделанные из гильз.

— Кириванхи? (Правда, красиво?) — спросил он, показывая их мне.

Я от души похвалил его изделия. Какое мне дело до того, что в другом месте вкус Япумо вызвал бы смех?!

Путешественники готовы забираться все дальше и дальше в дебри, соблазняемые легендами, но я чувствовал, что буду вполне удовлетворен, даже если мои открытия исчерпаются тем, что я уже видел. В Гвиане нет «городов золота». Даже в этих необозримых лесах не могли остаться неизвестными миру великаны, подобные описанным Фоньюве, или затерянные города; слух об их существовании, передаваясь от племени к племени, уже давно дошел бы до исследователей. Неудобства и однообразие длительных путешествий вознаграждаются в очень малой степени, а если и обнаруживаешь что-то новое, неожиданное, делаешь открытия, они оказываются из числа таких, вокруг которых обычно не поднимают шума, — я подразумеваю приветливость индейцев, их гостеприимство, сердечность, чудесные украшения из перьев, замечательные луки и стрелы. Я нашел деревню, населенную горсткой простых и добрых людей, — вот и все. И однако же в собранных мной скромных предметах и в том, что я узнал от индейцев, заключалась для меня величайшая награда.

Вещи уложены, мы готовы выступить в путь; несколько человек уже вышли часом раньше. Но где же вождь, спросил я, где Кваквэ?

Ответ больно поразил меня: они заболели, заболели также Фоимо и Икаро.

В это утро снова разразилась страшная эпидемия, снова появился призрак, который преследовал меня на протяжении всей экспедиции.

У меня было очень мало лекарств, но я дал каждому по сильной дозе сульфатиазола и оставил еще таблетки, объяснив, как их принимать. Продовольствия у нас было мало, и мы не могли задерживаться дольше. Я утешался тем, что до сих пор никто из болевших не умер. Выздоровели даже Уильям и Вайяма, не получившие нужных лекарств.

Я не знал, положено ли здесь пожимать руки на прощание. Сами индейцы стояли неподвижно — может быть, они ждали, что я проявлю инициативу? Я помахал рукой, повернулся и покинул деревню, от души желая, чтобы поскорее пришел конец всем болезням на свете.

Мы избавляемся от Ионы

Все время, пока мы шагали через лес, холмы, болота, меня мучила мысль: что делать с Ионой? Несмотря на недавнее примирение, он брюзжал пуще прежнего. Будь все остальное в порядке, можно было бы не обращать на него внимания, но дела обстояли далеко не блестяще. Ни охота, ни рыбная ловля почти ничего не дали, мавайяны смогли уделить нам продовольствия только на четыре дня, а не на десять, как мы рассчитывали. У них самих еле-еле хватало запасов, чтобы перебиться до конца дождей.

К сожалению, похоже было на то, что придется отказаться от похода вниз по Мапуэре, а вместо этого как можно быстрее идти к деревне Манаты. Хорошо еще, если удастся выкроить несколько дней на сбор растений на водоразделе Акараи.

Безил и ваписианы к предстоящим трудностям относились спокойно и были готовы помочь мне сделать возможно больше. Но Иона открыто злорадствовал: «Я же вам говорил…»

Лес тоже действовал на меня угнетающе — бесконечный океан листьев, стена стволов, переплетение сучьев, мерцающий полумрак, сырость, липнущая к лицу паутина, неисчислимое множество кусающих и жалящих насекомых, духота, шипы, которые цепляются за волосы и одежду…

Почва размокла от дождя, на подъемах и спусках я скользил, а сырость сгноила всю мою обувь: разваливалась одна пара за другой, каждая ремонтировалась не раз и все-таки окончательно приходила в негодность. И вот теперь