Василий Темный - Борис Тумасов

Той ночью тверского князя одолела бессонница. Все разговор с можайским князем покоя не давал. Ядом гремучим уста Ивана изрыгались. Отчего такая лютая ненависть к Василию? Злоба неуемная очи застила.

Можаец к разуму князя тверского взывал, напомнил, как в давние времена хан люто казнил князя Михайлу. Тогда тверской князь по облыжью смерть принял.

Борис подумал, однако можайскому князю ничего не сказал. А надо бы не травить душу обидами прежними, а сообща примирения искать.

На бревенчатых стенах Твери, на угловых башнях караульные голоса подали:

– Тве-ерь!

И откликнулась им уличная сторожа, забили в колотушки, отгоняя лихой, разбойный люд.

Опустив ноги на шерстяной ковер, Борис подошел к зарешеченному оконцу. На сером небе высилась громада собора. Храм, помнивший тех, кто первыми начинали борьбу, кого разум свободы поднимал на сопротивление ордынцам: князья тверские Александр, Михаил. А Дмитрий, князь Донской, это уже позже…

Отошел Борис от оконца, снова улегся. Долго лежал, пока не сморил утренний сон.

* * *

Незаметно миновала осень. Она была сухой, и дожди выпадали редкие. Поэтому снег лег на сухую землю.

Давно уже топили в избах печи, в княжьих хоромах жгли березовые дрова, и их дух поплыл по палатам.

Бояре приезжали на Думу в шубах дорогого меха, в шапках высоких, горлатных, на ногах сапоги валяные, битые своими дворовыми постовалами.

Тверь легла под снежными завалами, и только сизые дымы стояли над городом.

Едва начались морозы и стали подо льдом реки, князь Борис велел готовить карету для поездки в Кашин. На Думе так и объявил:

– Отъеду к князю Андрею Кашинскому.

Выехал по безветренной погоде. Блестели на солнце снега, а далеко, ровно зубья пилы, темнели леса.

Дворецкий велел надвинуть кожаный верх кареты, и в санях стало пасмурно. Князь смежил веки, забылся во сне. Сделалось прохладно.

Дворецкий распорядился, и в карете зажгли угли, приятное тепло разлилось по саням.

Борис угрелся, задремал. Ему почудилось далекое детство и мать. Она пела колыбельную песню, но когда Борис открыл глаза, он понял, то разыгрывается пурга. Она ярилась, забирала всю округу в снежную пелену. Боярин Семен велел остановиться в первом же селе, у бревенчатой церквушки.

Князь отогревался в избе приходского священника, старого, белого как лунь, отца Савватия.

Священник усадил князя Бориса за грубо сколоченный стол, выставил черепок квашеной капусты, сдобренной кольцами лука, положил кусок ржаного хлеба.

Угощайся, княже, погода вишь как разобралась, дай Бог, к утру уняться. Борис уперся грудью в столешницу, прогнал непрошеный сон, спросил:

– Давно ли службу в этом приходе правишь, владыка?

Дождавшись ответа, сказал:

– А не забыл ли, отец, как два лета назад я у тя в церкви стоял?

– Как забыть? Ты тогда, княже, проездом был, и я твое щедрое подношение запомнил.

– В тот раз не успел спросить тя, откуда ты, Савватий, в этот приход явился?

– С моря Белого, княже, с Поморья студеного. Там и постриг принял. А ты небось в Кашин путь держишь, в удел князя Андрея. Однако не торопись, ночами у нас дорога опасная, волки стаями гуляют. А с тобой воинов мало. Вон я те тулуп разбросал. Поспишь, а поутру молочка козьего попьешь и в дальнейший путь.

Савватий через стол перегнулся:

–: Ты, княже, по весне к нам заверни. Смерды наши лен сеют, вот и полюбуешься красотой нашей синеокой. Князь Андрей холстинами оброк берет, а подчас и девками не брезгует, – и Савватий укоризненно покачал головой. – Греховный-то князь наш удельный. Да Бог ему судья.

Сырое, холодное дыхание тающего снега не давало покоя Борису. Пробудится и слушает, как журчит, убегая к Волге, ручей, сползает с крыши мокрый пласт, плюхается на землю…

Беспокойно тверскому князю, редкие дни спокойные. И все жди, какая орда первой навалится на Русь, та, что с востока, или та, что с запада?

С востока татаро-монгольские конные полчища. Разделенные опытной рукой великого полководца на десятки, сотни, тысячи и тьмы, они, подобно саранче, уничтожая все живое по пути, пройдут многими землями, и их черный след еще не один век останется на Руси.

А может, не с востока угроза Руси, а с запада? С запада двинется железное чудище, и закабалит оно многие встречные народы на многие лета, как держат сегодня в повиновении не одно восточное славянорусское княжество. Уйдет Литва, останутся дымы пожарищ да пепел заместо деревень…

Такие мысли давно уже тревожат тверского князя. И они не беспочвенны. Со времен Витовта не один великий князь правил, не один король. И города, и княжества как захватила Литва и Речь Посполитая, так и остались за ними.

Развернув на столе пергаментный свиток-карту, невесть как попавшую в Тверь, с каким гостем торговым, никто не мог сказать, князь Борис разглядывал княжества, захваченные княжеством Литовским и Речью Посполитой. Вот и сегодня они крепко держат города славянские, русские. А те вольные, окраинные республики, Новгородская и Псковская, от воли вечевой зависят. Прокричит вече «хотим под литовского князя», либо «быть с Речью Посполитой», и быть посему.

Задумался Борис, как всему этому противостоять? Недруги у Руси сильные, им раздоры среди князей в радость. Коли же княжества объединятся, тогда и сопротивляться вражеским полчищам возможно, вон как Дмитрий, князь Донской, орду Мамая побил.

Прищурившись, тверской князь внимательно смотрит на карту: вот княжества Ярославское, Ростовское, Суздальское, а вот Владимирское, Переяславское, Муромское. А сколько их малых уделов: Кашинск, Звенигородск и иные. Объединить бы их, какая сила поднялась бы на Руси.

И тут Борис можайского князя вспомнил, княжат галичских. Не оправдания стал искать им тверской князь, а о причинах раздоров подумал. Как унять их обоюдную лютую неприязнь, что мешает объединиться Руси, здравому разуму восторжествовать. И чтобы такое слияние произошло непременно под стягом княжества Тверского. Иначе великий князь Борис Александрович не мыслил. Время Калиты и Донского, какие Московскую Русь возвеличивали, минуло, а Тверь выстояла, поднялась после казни великого князя Михаила с колен, снова стала княжеством великим. Ей и пристало ноне стоять над всей русской землей.

Звонкая капель с крыши хором отрывала Бориса от государственных мыслей. Весна была на подходе. Днем выгревало, подтаивали снега, их плющило… Из-под оседавших сугробов подтекали ручьи, а лес встрепенулся, набрякли почки.

Вчерашним днем князь выехал к лесу. Было раннее утро. Дышалось легко. Будто пива хмельного испил. Лес пробуждался, наполнялся птичьими голосами.

Пока отрок коня держал, Борис на опушке леса постоял. Иволга, ровно кошка промяукала, дятел красноголовый по сухостою стукнул, сигнал всем птицам подал.