Отдел - Алексей Сальников

— Давай хоть форточку откроем, — предложил Игорь сходу, еще не видя ни Игоря Васильевича, ни допрашиваемого, — угорим ведь тут на хрен.

— Пей, давай, — не слыша его, приговаривал Игорь Васильевич из соседней комнаты.

Игорь пошел на голос по длинной дорожке, тоже связанной из цветных тряпочек, оглядываясь по сторонам, чтобы запомнить все для отчета. Когда он оглянулся на дверь, то увидел, что под вешалкой, на которой висело несколько клетчатых пальто со звериными воротниками, стоит, аккуратно прислоненный между валенками и резиновыми сапогами, автомат Калашникова без магазина.

Половину комнаты занимала белая печь, занавешенная по верху чем-то вроде ситцевой шторки, именно от печи исходило нездоровое тепло, от которого становилось дурновато. Возле окна стоял стол, сделанный из толстых досок и покрашенный толстым слоем коричневой масляной краски, поблескивающей от света голой лампочки. В углу был устроен деревенский умывальник, сделанный из какой-то зеленой пластмассовой посудины, вроде бы из детской лейки или ведерка, прямо под умывальником находилось оцинкованное ведро, а на стене рядом с умывальником были присобачены на гвоздики: небольшое овальное зеркало с почерневшей амальгамой и полочка с бритвенными принадлежностями.

Внутри смежной комнаты стояла старая кровать, на ней Игорь Васильевич, держа за горло их клиента и надавив ему коленом на живот, вливал мужику в рот воду, держа носик эмалированного белого чайника прямо у его губ. Клиент отбивался, точнее, бился под Игорем Васильевичем, но видно было, что хозяин уже выдохся. Несколько подушек, одна другой меньше, валялись на полу. Игорь зачем-то поднял их и положил обратно на кровать, к бессильно шевелящимся ногам клиента с надетыми на ступни бурыми шерстяными носками. Одет будущий допрашиваемый был в черное толстое трико и клетчатый свитер, в таком виде он походил на пойманного врасплох альпиниста. Сходство с альпинистом ему добавляла окладистая борода, как у папы из мультфильма про дядю Федора.

Телевизор в углу был включен на канале «Рен ТВ», сквозь однотонный телевизионный бубнеж до сознания Игоря дошли слова «Нибиру» и «рептилоиды». Заметив внимание Игоря к голубому экрану, Игорь Васильевич сказал, не скрывая досады:

— Выруби ты эту шарманку, у меня от нее крыша едет.

Игорь стал искать глазами пульт, а Игорь Васильевич прошипел сквозь частое дыхание:

— Из розетки выдерни, елки-палки.

Когда стало тихо, Игорь Васильевич заметно успокоился, подождал какое-то время, глядя на круглый будильник на прикроватной тумбочке, затем отпустил клиента и уселся, опустив локти на колени, изредка вытирая пот со лба. Игорь стоял, не зная, куда себя деть со своим ведром. Хозяин дома остался лежать, сил убегать и бороться, судя по всему, у него уже не было. Телосложением клиент являл собой нечто среднее между Игорем и Игорем Васильевичем, выглядел чуть старше, чем Игорь Васильевич, но так могло казаться из-за того, что ему намяли бока.

— Уф-ф, — сказал Игорь Васильевич, весело глядя то на клиента, то на Игоря. — Хорошо, что Фила дома оставили. Он сторонник резких входов. Сейчас лежал бы в сенях с дыркой в пузе, вот была бы проблема.

Игорь подумал, что Игорь Васильевич тоже не особо церемонился перед тем, как войти, и то, что сам Игорь Васильевич не валяется, истекая кровью, — это просто случайность. Игорь не представлял, что бы он делал, случись что с напарником. Телефона, чтобы вызвать скорую, у них не было, да и вызывать ее было бы, наверно, глупо.

— Еще хорошо, — добавил Игорь Васильевич, — что он из окна по тебе шмалять не начал. Тоже, знаешь, расклад не из приятных. Конечно, вряд ли он бы в тебя попал с первого раза, но если бы попал, было бы неприятно с твоей женой разговаривать.

— Ты где автомат-то взял, родной? — спросил Игорь Васильевич, обращаясь к хозяину дома, тот гордо промолчал, почему-то косясь на Игоря ненавидящим взглядом. — Вот ведь, блин, население. Так, вроде, посмотришь, мирные пейзане, а как-то раз бухал со слесарями, зашла речь об оружии, так почти у каждого в загашнике ствол припрятан. Главное, двое оказались конвоирами бывшими, сослуживцами из одного и того же поселка призванными, умудрились пистолеты из армии утащить. Я их спрашиваю, на хрена? Они еще в семидесятые служили, когда и речи быть не могло о том, что может что-то случиться, ни там революции, ни другой какой байды. Они говорят, на всякий случай. Этот вот деревенский «всякий случай» меня до глубины души пронял. Может статься, что у кого и танк в стожке укрыт.

Игорь почти не слушал, он смотрел на человека, лежащего на кровати, и думал, что этот человек труп, а весь разговор Игоря Васильевича лишь для того, чтобы хоть как-то размыть ощущение будущего убийства. Игорь тоже ощущал лишь некоторую неловкость от того, что произойдет после допроса. Он досадовал на человека за то, что с ним пришлось повозиться, чтобы успокоить. Думал, что тот лишь отсрочил свою смерть, мешая живым людям. Он смотрел на хозяина дома и, как ни силился, не мог уже воспринять его как живое существо. Игорь понял также, что сиди перед ними теперь женщина или ребенок, Игорь смотрел бы на них точно так же, но с жалостью, конечно, — ведь даже Фил с его обширным опытом убийств в разных возрастных и гендерных группах населения особенно остро переживал убийства женщин и детей. Даже Игорь Васильевич не был равнодушен настолько, насколько пытался казаться. Но всего после нескольких допросов сочувствие уже было вытеснено Игорем куда-то на сторону, как будто это была безумная война, где все могли убить сотрудников отдела; каждый, кто проживал в городе, был их врагом, кроме Олега, которого Игорь в глаза не видел.

Шагая по огородным сугробам обратно к забору, Игорь думал, что раньше его ужасал сам факт того, что они делают, теперь же его ужасало, во что он превратился.

— Что-то ты опять какой-то задумчивый. — заметил его настроение Игорь Васильевич. — Я же ему даже маленький шанс дал на выживание. Задохнется от дыма — плохо, не задохнется — все, как ты любишь. Гуманизм во все поля.

— Его вообще можно было отпустить, — возразил Игорь. — Видно же, что человек невменяемый.

Дело было в том, что после допроса Игорь Васильевич заставил хозяина дома закурить, а потом вырубил его одним ударом и бросил окурок рядом с телом на кровать.

— Вообще-то, таких придурков нужно сразу убивать, безо всякого допроса, — изложил свою точку зрения Игорь Васильевич. — И так слышно: там стреляют, потому что к ним за яблоками в сад залезли, сям стреляют, потому что им машину оцарапали. Хорошо, что у него крышу сорвало к нашему приходу, а не тогда, когда к нему сосед за солью пришел.

— Ты, как Фил, всегда себя правым чувствуешь, да? — с досадой сказал Игорь.

— Не помню, чтобы Фил себя в чем-то правым чувствовал, — сказал Игорь Васильевич. — Но я — да, чувствую себя правым. Это как врачу нужно чувствовать себя правым, когда он диагнозы ставит. Тут все-таки нешуточное дело, мы людей убиваем. Это, знаешь, серьезнее некуда. Тут без внутренней уверенности никуда. Говорят, что только подростки делят мир на черное и белое, так вот, у военных весь мир черно-белый, и нечего усмехаться — это правда. Сегодня эти друзья, завтра они же враги, и только у какого-нибудь лейтенантика, спивающегося от тупости окружающих вояк, возникнут сомнения, но лейтенантик пускай идет лесом и пьет дальше, военная машина будет работать и без него. Не это плохо — плохо, когда все государство превращается в военную машину, тогда добра не жди.