Декабрь-91 год. Моя позиция - Михаил Сергеевич Горбачёв

многих наших соотечественников, Горбачев в этой «диверсии» будто бы сыграл решающую роль.

Что на это сказать? Михаил Сергеевич Горбачев действительно сыграл огромную роль, как тогда казалось, в окончательной десталинизации страны, за что ему благодарность, почет и уважение. И до, и после своей отставки ему снова и снова приходилось доказывать, что без создания институтов политической и экономической конкуренции, без уважения к праву (в том числе и к праву на частную собственность) и гражданских свобод просто невозможно сформировать более или менее нормальное устройство человеческого общежития. При этом в его намерения никогда не входила задача дезинтеграции СССР. Михаил Горбачев все делал для демократизации Союза и как никакой другой политик того времени отчаянно бился за его сохранение до последнего часа пребывания во власти.

Сегодняшние сталинисты мечтают о возвращении «жесткой руки», не отдавая себе отчета в том, что такой порядок будет основан на страхе и беззаконии. А ведь только благодаря Горбачеву теперешняя Россия, несмотря на растущий авторитаризм власти, все еще заметно отличается от той страны, какой она была в до-горбачевские времена, когда даже нынешнее пространство свободы казалось невозможным.

Теперь о якобы наивных намерениях Горбачева реформировать советский строй. В либерально-демократических кругах принято считать, что он стремился придать социализму «человеческое лицо», но не понимал, что соединить его с ценностями свободы, демократии и легализовать личный интерес невозможно. Но будто бы его непонимание оказалось настолько полезным, что заслуживает самой высокой похвалы. Некоторые называют это «великой ошибкой Горбачева». Убежден: никакой ошибки не было. Михаил Сергеевич никогда (ни до отставки, ни после) не считал, что его политика – и когда она была успешна, и когда что-то не удавалось, – проводилась вопреки его намерениям. Сторонники такого видения ситуации до сих пор находятся в плену сильно устаревшей конфронтации «измов», от которой сам Горбачев отказался еще в начале реформ.

Мировоззрение Михаила Сергеевича – во многом мировоззрение Пражской весны 1968 г., когда в Чехословакии (благодаря появлению в стране лидера типа будущего Горбачева) возникли условия для трансформации бюрократического социализма в демократический. Но если бы чехословацкая трансформация удалась, и страна стала бы демократическим государством с социальной рыночной экономикой, разве она чем-то отличалась бы, скажем, от соседней капиталистической Австрии? И есть ли разница между «социализмом с человеческим лицом» и «капитализмом с человеческим лицом»? На самом деле никакой.

Михаил Горбачев со своей перестройкой не придумал ничего, чего не было до него у Яноша Кадара, а потом и у Александра Дубчека. Все то же стремление соединить социализм с демократией, сказать правду о трагической истории строительства социализма, легализовать рыночные механизмы и восстановить частную собственность, сохранив доминирование общественной.

Легко представить, с какой осторожностью должен был действовать инициатор перестройки, как он вынужден был лавировать, чтобы не утратить саму возможность проведения реформ, грозящих номенклатуре утратой привычных привилегий.

При всем при том совершенно очевидно, что Михаил Сергеевич допустил стратегическую ошибку, сыгравшую решающую роль как в прекращении перестройки, так и в его собственном поражении как действующего политика. В силу разных причин он не смог справиться со стихией, которую сам породил. Давая всем свободу, он открыл ящик Пандоры, создав феномен «разрешенной смелости», которой мгновенно воспользовались популисты – пассионарии различного идеологического толка. Реваншисты-сталинисты, национал-сепаратисты, радикал-либералы, все «отлично» поработали на разрушение единого государства и обнищание большинства его граждан.

Конечно, Горбачева можно упрекнуть в самонадеянности. Он слишком был уверен в том, что с большим трудом согласованный текст о новом объединении советских республик (за исключением Литвы, Латвии и Эстонии) под названием Союз Суверенных Государств будет подписан 19 августа 1991 г. и опрометчиво, как вскоре стало ясно, поехал отдохнуть в Крым.

Случился злополучный путч, и дальше все пошло-поехало. Горбачев же буквально до последнего часа своего президентства боролся за сохранение единого государства, многократно предупреждая о тяжелых последствиях, с которыми столкнутся люди в случае его распада. Но верх уже взяли сепаратистски настроенные элиты, жаждавшие любой ценой получить безграничную власть в своих республиках.

Конечно, это правда, что Горбачев не смог удержать страну от распада, но утверждать, что он чуть ли не главный его виновник, – чудовищно несправедливо. Самый лучший комментарий по этому поводу дала «Нью-Йорк таймс» на следующий день после подписания пресловутых Беловежских соглашений. Может, не дословно, но близко к тексту: «Они не могли вырвать из-под Горбачева кресло, поэтому им пришлось вырвать всю страну».

Вспоминая то время, могу сказать, что и отставка Горбачева, и распад СССР не взволновали тогда ни россиян, ни жителей других республик теперь уже бывшего Союза. Но не только народ, как известно, не выступил в его защиту. Почти все парламенты – буквально через пару дней после подписания Беловежского соглашения – спокойно его одобрили.

При этом в России доминировало представление, что свежеиспеченное Содружество Независимых Государств будет даже лучше, чем СССР. Интеграция не только сохранится, но и станет без пресловутого «жадного» центра более равноправной и демократической. Особенно меня поражала убежденность российских демократов в фактическом сохранении контроля над республиками бывшего Союза. Почему-то было принято считать, что постсоветские государства не смогут существовать самостоятельно. Поэтому никуда не денутся и «приползут в Москву на брюхе». На одной из конференций я спросил у Егора Гайдара: «Вы говорите, что Россия должна обрести независимость, жить самостоятельно… Как же остальные республики?» Он ответил: «Не волнуйтесь, никуда они не денутся».

Достаточно спокойно отнеслись к распаду СССР еще и потому, что в условиях, так сказать, «разрешенной (Горбачевым) смелости» все большую популярность во многих «братских» республиках приобретала сепаратистская идея, которую я бы обозначил как «партикулярный шовинизм». Суть его в том, что каждый думает, будто кормит другого и именно поэтому испытывает экономические трудности. Радикальная часть национальной номенклатуры и интеллигенция старательно убеждали в этом своих граждан.

Я с этим постулатом был не согласен и исходил из того, что распад такой страны, как СССР, где экономика была не просто гиперцентрализованной, а представляла собой чуть ли не единый организм, чреват серьезными бедствиями, о чем, собственно, и предупреждал Михаил Сергеевич. Так что пока мы хоть как-то кормим друг друга, а если разойдемся, лучше никому не станет. Только одним станет хуже, а другим – еще хуже. Редко делаю правильные прогнозы, но этот был точный.

При этом Россия потерпела двойное поражение. Как и остальные республики бывшего СССР, она утратила чуть ли не половину ВВП из-за расстройства взаимных хозяйственных связей и переоценки могущества «свободного рынка». Но кроме чисто материальных трудностей россиянам пришлось еще пережить травму социокультурного характера, а именно – утрату гордости за величие страны после