Урожденный дворянин. Мерило истины - Антон Корнилов

Выпили. Закусили. Кинжагалиев посмотрел на просвет пустой стакан, мрачно вздохнул, поставил стакан на табуретку и закинул руки за голову. Бурыба прогудел:

— Н-да… — и принялся меланхолически щелкать зажигалкой, которую давно уже вертел в руках. — Гуманоид-то, а?

— Дела-а… — в тон ему подтянул Киса. — Вы видали такое когда-нибудь? Прямо не человек, а экскаватор какой-то…

Помолчали. Киса скучным голосом завел было какой-то анекдот, протянул его до середины и, поняв, что никто его не слушает, замолчал. Кинжагалиев спросил Бурыбу о чем-то незначительном, тот, вроде бы даже и не вдумываясь в суть вопроса, невнимательно откликнулся. Разговор явно не клеился. Должно быть, у каждого перед глазами стояла картина сегодняшнего чудовищного происшествия: как старая спортплощадка стремительно превращается в кладбище покореженного металла, как мечется по ней, будто обезумев, невысокий паренек, совсем в тот момент не похожий на себя самого… Лицо этого паренька, раньше даже во время драки спокойного и собранного, теперь яростно оскалено; воюще скрипят уродуемые спортивные снаряды, взрывается земля, выплевывая куски бетона и ржавые обломанные железяки… На фоне этого все остальные темы казались бледными, незначительными, совсем не стоящими внимания.

— Спать, что ли, пойти? — предположил Бурыба. Он казался тише и задумчивее своих товарищей. — Чего-то и водяра не кроет даже…

Сразу после этого высказывания в дверь каптерки бодро пробарабанили условным стуком. Киса открыл. В помещение ввалился Гусь. Едва закрыв и заперев за собой дверь, он возбужденно объявил:

— Гуляем, братва! — и вытащил из-за пазухи сразу две бутылки водки «Соловушка», недорогой, а потому очень популярной в городе Пантыков и его окрестностях.

Перспективу продолжения банкета четверка встретила без особого ликования. Гусь, радостно напевая, неряшливо разлил алкоголь по стаканам.

— Ну? — вопросил он, подбоченившись. — Погнали?

— Куда ты мне столько набузырил? — проворчал Кинжагалиев.

— Давай, парни, давай! Повод же — получка! Вы что такие тухлые?

— Ты что-то больно веселый…

— И еще повод: Гуманоид, наконец, скопытился. Сам себя загасил.

— Тьфу ты, — покрутил головой Киса. — Аж дрожь пробирает, как вспомню…

Только выпив, Гусь снова схватился за бутылку. В отличие от четверых своих приятелей, заметно придавленных произошедшим, выглядел он так, словно сегодня одержал какую-то очень важную для себя победу, да еще словно ожидала его какая-то дополнительная радость, — он сверкал глазами, нетерпеливо притоптывал, широко ухмылялся…

— Короче, парни, — заговорил Гусь, опрокинув в себя еще стакан, — дежурный сегодня у нас кто? Капитан Арбатов. Помдеж — Нефедыч. Арбатов в кабинете у себя заперся, накачался по горло, как обычно, его ядерным взрывом до утра не разбудишь; а с Нефедычем у нас все схвачено: мы тихо, и он нас не трогает. И получка сегодня была. Сопоставим факты, парни… Сопоставили? И что у нас получается?

Никто не ответил ему, что же получается.

— А? Что? — настаивал Гусь, весь подергиваясь от возбуждения, пританцовывая.

— То и значит, — сказал Мазур. — Что никто нас не тронет, если тихо будем.

Рядовой Гусев перешел на заговорщицкий шепот:

— Гуманоид-то отвоевался, поняли? Все, кирдык ему, парни! Сколько он всех баламутил, баламутил — а теперь кончено. Надорвался, гадина. Духовенство больше не рыпнется, это точно. Понятно же, не сами по себе они такие смелые стали… Без него, без Гуманоида, они никто. Поняли, о чем я? Система восстанавливается! Зарплату им сегодня выдали… — Гусь многозначительно потер большим пальцем указательный. — Бабки, бабочки, бабули…

— Э! Э! — предостерегающе нахмурился Кинжагалиев. — Угомонись! Деятель…

— Опять, что ли, бучу поднимать? — даже вздрогнул Киса. — Забыл, что Нефедыч говорил? Головы нам оторвет, если что. Потому что ему Киврин голову оторвет, если что. Мне лично моя башня дорога.

— Даже и не в этом дело, — звучно проговорил вдруг Бурыба.

— А в чем? — спросил Гусь.

— А то ты не понимаешь, — Бурыба отвел глаза.

— Не понимаю, братан, объясни.

На Бурыбу уставились все присутствующие. Но он ничего объяснять не стал. Только негромко проговорил:

— Ладно, проехали…

— Ну и хорошо, что проехали! — ухмыльнулся Гусь, возвращаясь к оседланной им теме. — Какая такая буча? Мы по-тихому. И без следов. Кто там у них особо борзый остался? Командор не в счет, он поумнел. Гуманоид, сука, слился. Дрон. Петух. И еще очкарик — Шапкин. Вот этих троих выцепить и… потолковать с ними. А остальные… остальные — стадо. Заводил опустить главное. И все, парни! И никакого шухера. Мазур? Киса?

— Не, — мотнул головой Киса. — Не сегодня. Пусть живут пока…

— Не, — сказал тоже Мазур.

— У вас что, душа не горит им наложить? — чуть не подпрыгнул Гусь. — Если аккуратно сделать, все получится!

— Я тебе сказал — угомонись, — очень веско произнес Кинжагалиев. — Никто никуда сегодня не пойдет. Чего ради? После такого шухера Гуманоида точно переведут от нас. Или в госпиталь отправят, а потом комиссуют по этому делу… — он покрутил пальцем у виска, — нормальные же люди такого не творят. Считай, что Гуманоида уже нет в части.

— Так и я о том же! — поднял палец рядовой Гусев.

— Все равно, подождать надо, Санек, — сказал Киса. — Зачем горячку пороть? Тебе ханка, что ли, в голову шибанула?

— Успокойся, — прогудел Кинжагалиев и вытянул ноги. — Раздрыгался… Я с самого начала знал, что все так и получится. Как говорится, собака лает, а караван идет. Побесится Гуманоид, попрыгает, побьется башкой об стену — и либо поумнеет, либо лоб разобьет. Ну, нельзя порядок, который годами складывался, вот так просто взять и сломать. Потому что… как бы… — он покрутил в воздухе растопыренными пальцами, собираясь с мыслями, — время, оно все ненужное и неважное отсеивает, а оставляет только настоящее. То, что реально работает в определенных условиях с определенными людьми. Я не только армейку имею в виду, а вообще… в масштабах, так сказать, всей страны. Если проще, парни, то с нами так, как хочется Гуманоиду, нельзя. Чтобы люди по струнке ходили, чтобы все по закону, шаг влево, шаг вправо — расстрел на месте…

— Саморасстрел, — поправил Кинжагалиева внимательно слушавший его Бурыба.

— Как это?

— Ну… Когда люди поступают так, а не иначе, не потому, что боятся наказания от государства, а потому, что… боятся наказания от самих себя. От… совести своей, что ли…

— Я к этому и веду, — кивнул Ермен. — Ты много таких совестливых на своем веку встречал?

— Может, одного… двоих.

— Во, то-то и оно. Как про них говорят, чудаки, не от мира сего…

— Еще похлеще говорят, — хмыкнул Гусь.