Доктор Смерть - Виктория Дьякова

— И, может быть, сейчас? — спросила она.

— Этого я не знаю, — Генрих усмехнулся. — Мы с ним и раньше не часто пересекались по службе, а уж теперь — тем более.

Зачем она пришла? На пятом десятке лет, как девчонка, следить за возлюбленным. Возможно даже, за бывшим возлю-бленным. Ведь за все время, что прошло после его освобождения, он не дал ей о себе знать. Скорее всего, всс осталось в прошлом. Это уж точно — мелодрама. В латиноамериканском стиле.

— У Отто… бывают женщины? — спросила она.

— Чего захотела! — Мюллер покачал головой. — Я не так часто встречаюсь с ним, чтобы тебе доложить. Но ты взрослый человек, доктор. Сама должна понимать. Конечно.

И после всего этого он надеялся, что она усидит в гостинице. Он ждал от нее слишком многого. Даже на пятом десятке лет. И вот она здесь. На пятом десятке лет, врач с мировым именем, точно школьница, потерявшая голову от любви, в пошловатой обстановке немецкого клуба под латиноамериканской вывеской. Мюллер так и рассказывал ей — немецкие эмигранты собираются здесь, чтобы пообедать и выпить пиво. А потом они идут в автомобильный клуб напротив, в кафетерий. В общем, чувствуют себя весьма привольно. Куда привольней, чем чувствовала себя в Буэнос-Айресе она.

Скорцени был здесь. Его высокую фигуру она заметила издалека. Он сидел за столиком с несколькими мужчинами — по виду, латиноамериканцами. Вокруг щебетали нарядно одетые дамы. Продолжая выдавать себя за овдовевшую госпожу Ривас, Маренн ощущала неловкость. Ей явно не хватало этой бурной латиноамериканской экспрессивности, она была излишне замкнута, сдержанна. Увидев Скорцени, она встала и сделала несколько шагов по направлению к нему, пробираясь между столиками, за которыми в клубах сигарного дыма сидели беспорядочно галдящие сеньоры и их экспансивно жестикулирующие дамы. Загорелые официанты сновали, то и дело подталкивая ее. Скорцени обернулся. Потом притянул к себе темноволосую, смуглую красавицу с глубоким декольте на платье, усадил себе на колени и опустил голову. Конечно, он видел ее. Не мог не видеть. Но поступил так. Маренн ничего разумного не пришло в голову — эмоции захлестнули. Повернувшись, она быстро пошла к выходу. Выбежала из кафе. Она хотела преподнести ему сюрприз, но в результате неприятный сюрприз получила сама. Мюллер правильно убеждал ее, что лучше сидеть в гостинице и не высовываться. Она шла по улице, ругая себя за девичью наивность — эту роскошь ей было уже поздновато позволять себе по возрасту. Что она ждала от него? Винить могла только себя. Вела себя как глупая, бестактная девчонка, а когда-то в Берлине была другой. Сама отвергала его любовь. Хотела быть свободной. И вот теперь она полностью свободна. Только не свободен оказался он. Да еще как несвободен! Она бежала от него на фронт, бежала к другим любовникам, когда он желал быть только с ней. Теперь она не нужна ему. Куда уж! Та девица, что оказалась рядом, лет на двадцать пять моложе нее. И лучше возвращаться домой. Встретиться завтра с Мюллером и возвращаться домой, бросив все мечты. И все-таки она не смогла уйти. Повернулась и пошла обратно.

Напротив бара Скорцени садился в машину, с той самой женщиной, которую она видела с ним в баре. Он сам сел за руль, они поехали. Не вполне отдавая себе отчет, что она делает, Маренн остановила такси.

— Следуйте за этой машиной, — попросила она шофера и указала на «мерседес» Скорцени.

Она даже не могла сообразить, что будет делать, когда ее обнаружат. А ее обнаружат — она не сомневалась. Скорцени не мог не заметить, что за ним следят. Она могла погубить все дело, ради которого приехала, ничем и никогда не помочь Софи и многим другим людям, оказавшимся в плену у Бруннера. Но ревность оказалась сильнее.

Когда они подъехали к кирпичному особняку на углу улицы Ривадавиа, машина Скорцени уже стояла здесь. Маренн расплатилась с шофером, вышла из такси. Дверь в особняк оказалась открыта — она беспрепятственно вошла внутрь. Поднялась по лестнице на второй этаж. Двери в комнату были распахнуты. Она увидела обнаженную брюнетку на постели. Застыв на пороге, она наблюдала, как он занимается любовью. Женщина вскрикивала, ее возгласы соединялись с его тяжелым дыханием. Вдруг женщина открыла глаза и увидела Маренн. Ахнула испуганно. Скорцени поднял голову.

Маренн повернулась и спустилась вниз, в гостиную. Уходить она не собиралась. Она понимала — объяснения не избежать. Сама напросилась. Но никак не могла заставить себя осознать, что, собственно, произошло, и что это — конец всего пути или лишь временная остановка? Она и в Берлине знала, что у него были любовницы, та же Гретель Браун, сестра Евы. Но знать-то она знала, слышала об этом, но никогда не видела. Он заботился о том, чтобы не давать ей поводов разорвать и без того непрочную связь. Теперь времена изменились — она ощущала это остро как никогда. И кто сказал, что расстояние обостряет чувства. Оно убивает их — это точно.

Пышнотелая дама быстро спустилась по лестнице вниз и, проскользнув, вышла из особняка. Она бросила на Маренн быстрый, цепкий, ревнивый взгляд. Хлопнула дверь. Весьма зло. Вслед за ней вышел Скорцени. Он сошел по лестнице в гостиную. Маренн стояла у окна. Он сел в кресло напротив.

— Зачем ты приехала сюда? — спросил сухо, не глядя на нее.

— Чтобы увидеть тебя.

Она старалась держаться спокойно, хотя внутри клокотала обида. По ее темневшим, блестящим глазам он видел, как сильно она переживает. Она взяла сигарету, он дал ей прикурить.

— Ты приехала сюда не из-за меня, я знаю, — сказал он.

— Да, верно, не из-за тебя, — она не видела смысла отпираться. — Не только из-за тебя, так сказать точнее. Кто была эта женщина? — она отвернулась, напряженно ожидая ответа.

— Мать моего сына, — она вздрогнула, ей показалось, ее больно ударили. — Ему полтора года.

— У тебя родился сын? — она едва заставила себя произнести эти слова. — Поздравляю.

— Я знаю, что тебе неприятно это слышать. Но ты спросила, я ответил. Так как есть. Было бы глупо обманывать тебя, Маренн. Ты знаешь, я хотел, чтобы у нас были дети, но ты не желала даже слышать об этом. В последний раз мы говорили об этом за несколько месяцев до гибели Штефана. После его смерти говорить уже стало бессмысленно. Но ты не можешь меня упрекнуть. Я считал твоих детей своими и сделал для них все, что мог. Ты могла удержать Штефана, и ему нашлось бы теплое местечко в тылу. Ты могла вовремя выехать из Берлина вместе с Джилл. И сейчас ей не пришлось бы принимать столько лекарств. Я не говорю, что ты виновата. Но ты сама все знаешь не хуже меня.

— Ты хочешь сказать, что все осталось там, под руинами Берлина? — она посмотрела ему в лицо. — Верно?

— Должно было остаться, — он встал и подошел к ней. — Я бы хотел, чтобы осталось. Но это невозможно. Для этой женщины, Марты, я преуспевающий бизнесмен доктор Валдес. Она связала свою жизнь с призраком. С человеком, которого не существует. Для Отто Скорцени с того самого дня, когда мы встретились в парке Венского университета, ты остаешься одна, Маренн. И порой мне бы самому не хотелось, чтобы это было так.