Монстролог. Кровавый остров - Рик Янси

Он попытался изобразить одобряющую улыбку. Получилась типичная Улыбка Уортропа: самую малость добрее гримасы. Его явно встревожили телеграмма из Порт-Саида, которую он получил, и телеграмма из Венеции, которую он не получил. Вероника Соранцо не ответила.

Мы вышли из телеграфной конторы. Было около десяти часов утра, но уже успела воцариться удушающая жара – почти девяносто градусов по Фаренгейту[119]. (К полудню температура поднялась до сотни[120].) Набережная кипела жизнью – сомалийские носильщики и йеменские лоточники, британские колонисты и солдаты. Аденский залив контролировали британцы; он был важным перевалочным пунктом между Африкой и их территориями в Индии. Местные мальчишки, облаченные в тобы, традиционные туники с длинными рукавами, ждали с осликами вдоль берега, чтобы отвезти пассажиров в близлежащий городок Кратер. Или, если вы были менее стеснены в средствах, вы могли нанять гхарри – индийский однолошадный экипаж вроде американских дилижансов.

Доктор не выбрал ни ослика, ни гхарри, поскольку место нашего назначения было видно с верфи невооруженным глазом. Человек, которого рекомендовал Фадиль, обитал в Гранд-отель де л’Универс на Полумесяце Принца Уэльского (названном так в честь августейшего визита в 1874 году): улице, плавно изгибавшейся по кругу от моря к бесплодным серовато-коричневым холмам, нависавшим над побережьем. На вид прогулка казалась недолгой, но недолгих прогулок в пекле Аденского залива не бывает. По дороге мы миновали огромный угольный склад, где множество обнаженных по пояс мужчин, в основном сомалийцев, чьи торсы цвета эбенового дерева сияли, как обсидиан, грузили тяжелые мешки угля под нестройный звон бубнов. Порой кто-то выходил из ряда, чтобы покататься по почерневшим доскам: так угольная пыль впитывала его пот. Та пыль, что не покрывала рабочих или землю, висела над складом удушающим туманом. Сцена была адской – подобно видению чистилища, – но и прекрасной – в том, как суровый свет солнца прорезывал вращающийся клуб пыли, и сверкали, искрясь золотом, частицы угля покрупнее.

За моей спиной монстролог пробормотал: «Я верю, что я в аду, следовательно, я там». Он похлопывал себя конвертом по ляжке, пока шагал, попадая в такт музыкантам, бившим в бубны бедренными костями телят. В конверте содержалось рекомендательное письмо от Фадиля нашему аденскому контакту. Монстролог пришел в крайнее возбуждение, когда Фадиль упомянул имя этого человека.

– Я понятия не имел, что он вернулся в Йемен! – воскликнул он. – Я думал, он торгует оружием в Египте.

– Это у него не слишком хорошо пошло, – ответил Фадиль. – По правде говоря, пошло ужасно! Он говорит, царь Менелик обманул его, оставил ему только шесть тысяч франков за все труды. Он возвратился в Йемен – в Харад, для торговли кофе и слоновой костью. Хотя он часто ходит в рейсы до Кратера и обратно, и должен быть сейчас там. Если оно так, то я уверен, что ты найдешь его в Гранд-отель де л’Универс. Когда он в городе, он всегда у них останавливается.

– Искренне надеюсь, что ты прав, Фадиль, – ответил мой наставник. – Помимо того, что нам нужна его помощь в деле жизни и смерти, я получил бы от встречи с ним огромное личное удовлетворение.

Отель был длинным, низким строением с каменными арками, патио и решетчатыми ставнями на окнах – обычный архитектурный стиль для Индии и здешних мест. Мы вошли внутрь, где температура была ниже на жалких два-три градуса. По левую руку от нас располагался гостиничный магазин, где были выставлены экзотические товары: меха африканских и азиатских животных, бомбейские шелка, арабские мечи и кинжалы, – а также более приземленные вещи: съестные припасы, открытки и писчие принадлежности, пробковые шляпы от солнца и белые хлопковые костюмы – своего рода униформа колониста. Само лобби должно было выражать гордость его владельцев за империю: сплошь темное дерево и пышный бархат, – но жара и влажность покоробили дерево и проели дыры в бархате, словно предсказывая империи печальную судьбу.

– Я приехал к месье Артюру Рембо, – сообщил монстролог клерку, арабу, чья белая сорочка, возможно, и была в начале дня накрахмалена до хруста, но теперь поникла от жара, как пустынный цветок «царица ночи». – Он здесь?

– Месье Рембо – наш гость, – признал клерк. – Могу я сообщить ему, кто его спрашивает?

– Доктор Пеллинор Уортроп. У меня есть рекомендательное письмо…

Клерк протянул руку, но доктор не отдал ему письма. Он настаивал вручить его господину Рембо лично. Клерк пожал плечами – было слишком жарко, чтобы поднимать шум из-за чего бы то ни было, – и следом за маленьким мальчиком, которому он нас передал, мы с доктором вошли в столовую напротив сувенирной лавки. Комната продолжалась террасой с видом на океан; вдали был виден остров Флинт, большая голая скала, которую британцы во время частых вспышек холеры использовали как карантинный пункт.

За одним из столиков в одиночестве восседал стройный человек примерно одних лет с Уортропом. У него были темные, седеющие на висках и очень коротко подстриженные волосы. Облачен он был в неизбежный белый хлопковый костюм. Когда этот господин повернул к нам голову, я, как и все без исключения, сразу же поразился его глазам. Сперва я подумал было, что они серые, но потом увидел, что они бледно-бледно-голубые, цвета лунных камней – самоцветов, которые индусы звали «камнями сна», веря, что те приносят чудесные ночные видения. Взгляд его был прям и действовал на нервы, как и все остальное в Жане Николя Артюре Рембо.

– Да? – спросил он. Ничего приятного в этом «да» не было.

Доктор представился быстро и чуть ли не затаив дыхание – как худородный крестьянин, внезапно очутившийся в обществе королевских кровей. Он подал Рембо письмо Фадиля. Стоя, мы ждали, пока Рембо прочитает. Рекомендация была довольно краткой, но, как казалось мне, стоявшему на мучительной жаре в нескольких сотнях ярдов от дразнящего океана, нашему новому знакомому понадобилось на чтение немало времени. Рембо поднес к губам прозрачный кубок, полный жидкости цвета зеленых водорослей, и осторожно отпил.

– Фадиль, – мягко произнес он. – Я не видел Фадиля восемь лет или даже больше. Я удивлен, что он не умер, – он поднял глаза, возможно, ожидая, что доктор сделает что-нибудь интересное: отпустит остроту, рассмеется шутке (если то была шутка), расскажет ему какие-нибудь новости о Фадиле. Доктор промолчал. Рембо щелкнул пальцами свободной руки в направлении стула, и мы с благодарностью присоединились к нему за столом. Он заказал еще порцию абсента мальчику-арабу, услужливо державшемуся поодаль, и спросил доктора, будет ли тот что-нибудь пить.

– Чаю было бы чудесно.

– А мальчику? – осведомился Рембо.

– Просто воды, пожалуйста, – прокаркал я. Горло у меня горело как огнем при каждой попытке насухую сглотнуть.

– Воде ты не обрадуешься, – предостерег меня Рембо. – Они клянутся, что кипятят ее, но… – он пожал плечами и заказал для меня имбирный эль.