Кавалер умученных Жизелей - Павел Козлов

– Алла Аркадьевна, ну уж и вы растолкуйте, отчего вы с дочерью отношений не поддерживали. Вы ведь не враждовали?

– Нет. Это, скорее было неприятие. Любовь? Ну да, конечно. Но это плохо, когда между матерью и взрослой дочерью цветет ревность пышным цветом. Она еще совсем девочкой всем моим кавалерам такие авансы выдавала и скольких в койку перетягивала. Я поняла то не сразу. Мне один, в меня влюбленный скульптор глаза открыл.

– А вы застали сцены амурные, или что-то в этом роде?

– Нет, ну что вы, я же не шпионила. Так, один раз видела, когда в компании все изрядно пьяные были, она, разглядывая нетрезвым взглядом свое отражение в зеркале, говорит теперешнему моему мужу: «Евгений! Когда мне бывает скучно, я всегда хожу в Третьяковскую галерею». И он ее глазами пожирает. Меня многие любили. Так зачем держать рядом молодую красавицу дочь. Не до такой же степени расширить право выбора?

– Так может, этот скульптор, специально делал наветы. Может, отвергла Елена его притязания? Вот и перевернул все с ног на голову.

– Ну, может быть и так. Но если подозрения подобные и затолкали в мою глупую голову, изгнать я их не могла. Может – не хотела. Все так сложилось и устраивало всех. И, наверное, она как-то не так поступала, раз ее насильственно лишили жизни. А ребенком она была чудесным. Так, когда мне от вас сообщений ждать?

Поминки уже миновали первую безмолвную стадию, и собравшиеся переговаривались, делясь воспоминаниями, мыслями по поводу, да и просто на злобу дня. Виктор Гущин счел момент подходящим, и отправил по своей, левой части столов, выстроенных буквой «П», фотографию Гермеса, с вопросом «Кто это?» на тыльной стороне. Внимательно наблюдал за реакцией. Все старательно смотрели и передавали достаточно равнодушно. Вера взглянула на фото, потом на Гущина, и отправила «Гермеса» в дальнейший путь. Так он дошел до Марины Рябининой. На лице девушки неожиданность узнавания сменилась явным недоумением. Марина сидела напротив Вербиной, и, встретившись с ней взглядом, написала записку. «Это Алик Раузэн. В чем вопрос?».

Анна передала записку следователю. Марина проследила путь послания. Гущин, представляясь, склонил голову, и лишь сильнее озадачил девушку словами: «Нам нужно побеседовать».

Гущин не пустил фотографию в центр, где поминали Максима. Петр Михайлович, выпив водки и все время поглядывая на полную рюмку сына, прикрытую кусочком черного хлеба, дал волю горестным чувствам.

Может, от лекарств, назначенных врачами и принятых под бдительным наблюдением Клавдии, но Ромина развезло. Он утратил маску суровой сдержанности гордого отца. Обращаясь ко всем и ни к кому, он все вопрошал: «Да что ж это такое, люди добрые?». Клял почем зря убийц, следователей и свою горькую долю. «Поминайте, поминайте.

Да что толку, когда нету больше сына? Да на кой хрен тогда все это?». И выпил снова, не закусывая. Но вмешалась Клавдия Ивановна и уговорила Михалыча поехать домой. «Все равно, здесь чужие собрались. Поедем домой. Там и помянем мальчика нашего». Калинин собрался с ними. Немченко провожал.

Гущин сумел обратиться к Клавдии с фотографией. Та посмотрела внимательно, вернула. Взялась рассматривать вновь.

– Не знаю. Что-то очень знакомое, но сразу вспомнить не могу. Может, просто, кажется. Подъезжайте завтра. Петр Михайлович посмотрит. Сейчас не до этого.

Отъезд отца стал сигналом. Все засобирались.

Анна Андреевна пригласила Гущина проехать к ней.

– Ведь, наверное, вы можете поговорить с Мариной у меня?

– Конечно, Анна Андреевна. Даже удобней, если не возражаете. Вместе послушаем, кто ж это такой. А то Гермес какой-то, никто не знает.

Всю дорогу молчали. «Новый год отправит горе в воспоминания, – думала Марина. – Нет сомнений, что умный Максим был прав, и что по теории больших чисел…»

И осеклась в мыслях. Потому что гибель Максима случилась вопреки теории. И стала думать о том, как много в жизни происходит «вопреки».

* * *

– Это Алик. Алик Раузэн. Он приезжал к нам на факультет вместе с преподавателями из Америки. Я работала с ними. Хороший парень.

– Так. Американец, значит, – уточнил для себя Гущин.

– Нет, исторически он русский, из семьи недавних эмигрантов. Но гражданство США. Он почти закончил колледж Колумбийского университета, где я в командировке была.

– Как хорошо вы знаете Раузэна?

– А в чем проблема, откуда к нему такой интерес?

Анна Андреевна внесла ясность.

– С этим человеком Елена Ромина познакомилась осенью в Венеции, они фотографировались. Елена послала карточки подруге Вере, – рассказывала Вербина. – Виктор Васильевич показывал фото консьержке в доме Роминых. Она опознала в нем последнего посетителя в день убийства Елены. Где этот Алик сейчас, Мариша? Когда ты видела его?

– Я не знаю, где он. А не виделись мы с начала лета. Он собирался путешествовать, но не рассказывал маршрут. В Европу собирался, а потом в Тибет. Но как же так – Алик и Елена? Более чем странно.

– А насколько хорошо вы его знаете?

– Я вам скажу, что отношения у нас самые дружеские. Всегда ведь чувствуешь, когда человек к тебе с симпатией относится. И мне он тоже нравится, мне с ним легко и просто. Но я не знаю его. Иногда он так странно отзывался об окружающих, а о себе вообще не рассказывал.

– Он что, ухаживал? Или так, общались просто?

– Совсем, что ни на есть, «просто». Мы даже и не часто виделись. Но Алик меня русской сестренкой называл, и мы шутили, не напрягались. – Марина старалась вспомнить что-нибудь важное. – Да, он говорил, что хочет гонщиком стать. И обещал покатать на «Феррари». Давайте позвоним ему. Сейчас. Вот его номер.

Телефон Алика был выключен, или вне зоны действия сети. Марина снова разглядывала фотографии.

– Пора искоренять в себе привычку удивляться, – последовал вывод. – Скажите мне, что профессор Колумбийского университета Симпсон встречается с Татьяной Навкой, я и ухом не поведу.

– Да тут не о встречах речь. Похоже, что Раузэн убил Елену, – Гущин подтверждал слова задумчивым тяжелым взглядом.

Марина внутренне сжалась. Искала ответа у Анны Андревны.

– Марина, милая. Все в этой жизни очень странно. Ты собиралась за Максима, а он теперь в земле сырой. Ты знать не знала Раузэна, а теперь его братишкой шутливо называешь. Кто перестает удивляться, может крепко от жизни заскучать. Ты удивляться не устанешь и не перестанешь. Твоя душа так и будет вечно юной. А к поступкам необдуманным у тебя отрицательный настрой.

– Так что же мне теперь делать? Вдруг Алик позвонит, или я сама дозвонюсь до него?

– Вы сколько еще в Москве будете?

– После старого Нового года уезжаю.

– Постарайтесь с Раузеном связаться. Вы же можете сказать, что просите вас встретить, если он в Нью-Йорке? Но никаких вопросов. Лучше, будто вы ничего не знаете. Положим – у родственников в Петербурге. Если убийца он, то не дай бог спугнуть.