Убийства в монастыре, или Таинственные хроники - Юлия Крен

София не хотела продолжать тот спор. Нет, говорить с ним сейчас было невозможно. Но через несколько дней у нее появилась надежда, что прежняя соперница поможет вернуть его внимание и направить на путь разума.

Решительным шагом она отправилась к прокаженной, чтобы задать ей один вопрос:

— Итак, что вам нужно? Что заставило вас заговорить с ним, вместо того чтобы просто отправить прочь?

Теперь, когда Мелисанда доказала, что вполне способна разговаривать, София ожидала от нее разумного ответа. Та начала говорить, но вовсе не для того, чтобы ответить на вопрос Софии. Она обратилась к совершенно неожиданной теме.

— Вы слышали о том, что прокаженные начинают испытывать страстные плотские желания? — спросила Мелисанда глухим голосом.

От удивления София чуть было не выронила платок, который прижимала к губам.

— Да, это так, — горько продолжала Мелисанда. — Бог карает нас не только бичом болезни, но и ненасытным желанием! Я не слишком любила Бертрана. Он был таким бешеным... диким. В первую брачную ночь его одолело такое желание, что он пролил семя на мой живот и больше не мог войти в меня.

София снова крепко прижала платок к губам, но все ее тело было охвачено дрожью. В комнате было очень холодно, наверное, из-за того, что прокаженная сильно потела под многочисленными тряпками, в которые было замотано ее тело.

— Мелисанда, — начала она, не понимая, зачем больная рассказывает ей столь интимные вещи.

— Слушайте меня! — пронзительно приказала Мелисанда, показывая, что теперь ее черед говорить. — Я знаю, кто вы такая, несмотря на утонченную ложь Изидоры. Бертран женился на вас, хотя он и не имел на это права, покуда я жива. Ну бог с ним. Не перебивайте меня!... В первые годы нашей совместной жизни я под разными предлогами пыталась избежать близости с ним. Но когда я впервые обнаружила в подмышках уплотнения, а руки и ноги покрылись мокрыми ранами, которые стали прилипать к одежде, о, тогда я все отдала бы за то, чтобы он взял меня так неистово, как раньше, только чтобы знать, что проклятая болезнь не ослабила его страсть.

— Мелисанда! — снова крикнула София. Она пришла сюда не для того, чтобы выслушивать все это, но прокаженная решительно продолжала свой рассказ.

— Я сказала: послушайте меня! Он тщательно скрывал это, но мое тело стало вызывать у него отвращение. Его член оставался бледным и мягким, будто на него легло злое сарацинское проклятье. Он заставлял себя гладить мое лицо, но все его существо избегало меня. А на следующий день он подарил мне золотую цепь с рубином — для него знак того, что он любит меня несмотря ни на что и будет любить всегда, а для меня — доказательство того, что все кончено.

София опустила глаза. Было непросто смотреть на белую, неподвижную фигуру. Голос, исходивший от нее, был единственным, что в ней оставалось живого, но он казался голым, потому что лица ее не было видно и нельзя было понять, бледна она или нет, хмурится или улыбается. Кроме того, София знала, что находиться в этой комнате долго просто опасно: заразиться можно было от одного только дыхания прокаженного. Тогда печень начнет вырабатывать слишком много черной желчи, и она разрушит весь организм.

— Я не виновна в том, что с вами произошло, — поспешно сказала София, желая поскорее прекратить этот разговор. — Но дело не в этом. Я здесь потому, что Теодор...

— Я и сегодня ношу эту цепочку, — невозмутимо прервала ее Мелисанда, которая, судя по всему, и не думала прекращать рассказ. Она принялась рыться в своих повязках и извлекла оттуда украшение. Рубин блестел матовым блеском, но на фоне бесцветной фигуры казался ярким, как пятно крови. — Эта цепочка — мое проклятие. Знаете... у меня на родине принято читать реквием по прокаженному, прежде чем прогнать его из общества. Я должна была лежать в центре, мое тело покрывала белая простыня. Я слышала каждое слово, которое произносили священники, молившиеся о спасении моей души, а мои сестры плакали. Ревы! Они всегда завидовали моей красоте... Но теперь я должна была потерять красоту, здоровье, привычную жизнь. Также я должна была потерять любовь Бертрана, его страсть, желание. И сына — от него мне тоже пришлось отказаться. Потому что раз уж супруга пугает мой вид, то разве можно смотреть на меня ребенку?

София от смущения даже перестала замечать тошнотворный запах.

— Что... что вы хотите мне сказать?

Мелисанда горько рассмеялась, но тотчас же схватилась за грудь, будто почувствовав острую боль.

— Изидора боялась сделать мне больно и скрывала от меня правду. Но я знаю это, знаю! Я потеряла все, а вы живете моей жизнью! Это самое ужасное! Вы украли у меня супруга! Родили ему дочь, которую должна была родить я! Вы отняли у меня его страсть! Его член снова стал твердым между ваших ног! Скажите, он был таким же несдержанным, как и прежде?

София опустила голову, загнанная в ловушку ложью, которой ей пришлось воспользоваться, чтобы заставить Изидору совершить убийство. На какое-то мгновение она даже решила рассказать Мелисанде правду, чтобы та знала, что только тело Бертрана проявляло желание, но не его дух. Может, он и питал к ней отвращение, но именно она была его женой.

— Я ничего не знала о вас... до тех пор, пока не забеременела, — сказала София.

Мелисанда не заметила, как нерешительно прозвучал ее голос.

— Мы обе были обмануты, — сказала она. — Но Изидора говорила, что вы мучаете моего сына, силой заставляете его учиться и используете в своих целях.

— Это не так, у меня на его счет большие планы! — защищалась София. — Он будет не просто ученым, а ближайшим советником Бланш и Луи. Он станет...

— Мой сын обнаружил меня! — прервала ее Мелисанда. — Он нашел путь ко мне. И в его лице я не увидела отвращения Бертрана. Вы получили все остальное, но он — он пришел ко мне! Это значит, что он мой, что я теперь снова стала его матерью, а вы больше ему не мать!

— Что за чепуха! — вскричала София, и ярость вытеснила в ней страх перед прокаженной. — Теодор — инвалид, потому что вы даже не были способны родить здорового ребенка! А я сделала из него того, кем он сейчас является. Я занялась его воспитанием, вследствие чего он получил возможность жить так, как живет! Уж наверняка он обойдется без такого гниющего куска плоти, как вы!

Под тряпками теперь был виден только раскрытый рот, а не губы. Софии показалось, что Мелисанда смеется над ней, а ее слепые глаза внимательно смотрят на нее.

— У вас нет права управлять его жизнью, — холодно сказала она. — Я попытаюсь убедить его в том, что он должен сам определять свой путь.

— Но...

— Мы с ним вместе подумаем над тем, что для него будет правильно, и он больше не будет делать то, что требуете вы.

София растерянно смотрела на нее. Внезапно резкий запах, исходивший от разлагающегося тела Мелисанды, вызвал у нее тошноту. Она больше не сказала ни слова, не стала угрожать или просить. Зато мысль ее работала с бешеной скоростью.