Единственная наследница - Звева Казати Модиньяни

– Ну же, примите это лекарство, – мягко настаивала Мария.

– Ужасно горькие! Просто яд, – пожаловалась Джузеппина с болезненной гримасой, но капли все-таки выпила.

– Вот видите, ничего страшного, – заметила Мария, ставя на столик стакан. – Теперь отдохните немного, а я приведу в порядок комнату.

– О господи!.. – прошептала Джузеппина.

– Что случилось? – обеспокоилась Мария, видя, как побледнело ее лицо.

– Ничего, – сказала Джузеппина. – Теперь уже ничего…

– Чувствуете, как приятно пахнет из сада, – протирая окна и подоконник, попыталась ободрить ее Мария. – На улице-то весна.

Солнце весело заливало комнату. Но яркий солнечный свет и запахи весны, которые всегда радовали Джузеппину, теперь лишь обостряли ее страх перед вечной темнотой. Приступы все учащались, ее губы стали синеватыми, а пульс то лихорадочно ускорялся, то становился медленным и почти неощутимым. И какой-то невидимый камень день и ночь лежал на груди.

Если бы не пугающая темнота, мысль о смерти, которая, она это чувствовала, была уже близка, не казалась бы ей такой страшной. А когда она думала о вечной жизни, обещанной ей матерью и доном Оресте, который скончался в семидесятилетнем возрасте, как святой, то темнота отступала, и ее охватывало блаженное спокойствие.

– Видите, я была права, – весело сказала Мария, видя, как выражение боли на ее лице сменилось улыбкой.

– Ты всегда права, – согласилась Джузеппина, которой эта жизнерадостная девушка, врывавшаяся в ее комнату, как легкий весенний ветерок, помогала справиться с болью.

Она мягко задремала, утонув в тумане прошлого, которое приходило к ней в виде ярких, сменяющих друг друга снов. Она снова видела своего отца, доброго и сильного мужчину, каким он был в первые годы ее жизни, видела свою замученную тяжелой работой и домашними заботами мать, скорбела о братьях, унесенных испанкой; она снова переживала насилие, совершенное над ней в ранней юности, и видела священника Раттану, который взял на себя роль ангела-мстителя, покарав за это насильника. Погружаясь все глубже в сон, она увидела святого Георгия и дракона. У святого Георгия были спокойные и мягкие черты Чезаре, а у дракона – волчьи зубы и ястребиное лицо насильника. Но вдруг, как в игре зеркал, роли переменились: дьявол стал святым Георгием, а святой Георгий – дьяволом, и больная уже не могла понять, кто из них кто.

– Джузеппина, – обеспокоенным голосом позвала ее Мария. – Вам плохо? Ответьте мне. – Девушка наклонилась над ней, но больная лишь трясла головой, задыхалась и бормотала бессвязные слова.

– Ничего, ничего, – вдруг сказала она, просыпаясь. – Я только видела сон.

Она вздохнула, открыла глаза, увидела комнату, залитую сияющим светом, и улыбнулась. Дыхание ее успокоилось и боль исчезла.

– Обед уже готов, – ласково сказала Мария.

– Что там у нас сегодня?

– Лапша с бульоном и вареная курица.

С неожиданной энергией больная уселась на постели.

– Я устала от этой бурды, – капризно сказала она. – Мне хочется поленты.

– Что вы, – помня строгие предписания врачей, попыталась отговорить ее Мария. – Ведь доктор…

– Не говори мне о докторе с его чепухой! – воскликнула та. – Я сказала «поленту» и хочу поленту. Видишь ли, Мария, – объяснила она. – Мы с Чезаре родились в бедности и выросли на поленте.

Мария поняла, что спорить бесполезно, и через час Чеккина приготовила хозяйке поленту.

– Правда, хороша? – сказала Джузеппина, поддевая поленту кончиком серебряной вилки. – А запах какой! – Но, едва попробовав, разочарованно отодвинула блюдо. – Нет, вкус не тот, – прошептала она. – Не такой, как тогда, в детстве. А может, я и сама изменилась…

Мария была при ней уже целый месяц, и ее присутствие для больной сделалось необходимым. Джузеппина все время хотела видеть ее рядом и разговаривала с ней, как со своим вторым «я». Новая экономка быстро усвоила порядки этого дома и добивалась перемены исподволь. Комнаты одна за другой приняли более свежий и опрятный вид, на кухне стало чище и светлее – весь дом как будто повеселел. Только в присутствии Чезаре Больдрани она по-прежнему чувствовала себя неуверенно – она робела, своей значительностью он ее подавлял.

– Сегодня мы должны отправить почтовые переводы, – сказала Джузеппина, которая давала экономке необходимые указания. – Посмотри в верхнем ящичке моего комода. Да-да, именно там. Там список адресатов. Да, вот этот. А теперь возьми ручку и садись за стол.

– Я? – спросила Мария, польщенная и испуганная этим поручением, которое выходило за рамки ее привычных обязанностей.

– Тебе придется делать это, когда меня больше не будет, – сурово сказала ей Джузеппина. – Каждый месяц, двадцать седьмого числа.

Мария села за стол и сосредоточенно принялась за дело. Она заполняла бланки переводов, оставляя лишь место для суммы: ее обычно вписывал сам хозяин. Занимаясь этой работой, она обнаружила, что двадцать седьмого числа каждого месяца Чезаре Больдрани посылал деньги нескольким церквам и религиозным организациям, двум приютам для престарелых, нескольким больницам и сиротским домам. Были адреса и нескольких неизвестных ей людей. Одно имя в списке поразило ее: Мемора Ловати.

– Мемора. Какое странное имя, – заметила она, обращаясь к хозяйке.

– За этим именем стоит целая история, – ответила та. – Хочешь, я расскажу ее тебе.

И, слушая слабый, но ясный голос Джузеппины, она узнала эту историю о маленькой Меморе. Мария словно видела Чезаре Больдрани в 1914 году, еще молодым парнем, когда, расстроенный из-за увольнения с работы, он остановился в теплый летний вечер перед остерией Делла Ноче. Видела эту остерию с ее мраморными столиками под навесом из вьющихся растений и девочку с коротко подстриженными волосами и челкой, в одиночестве игравшую возле нее. Непонятно почему Чезаре рассказал ей о постигшей его беде, и в утешение девочка протянула ему свою куклу. «Ее зовут Джизелла, – сказала она. – Хочешь с ней поиграть?» Улыбнувшись, он сказал, что хочет, но ему нужно возвращаться домой. Тогда девочка убежала, даже не попрощавшись, ни с того ни с сего исчезла за красной выцветшей занавеской. Чезаре не обиделся. Наоборот, ему понравилось ее симпатичное личико с короткой челкой, ее темные испытующие глаза. Но только он зашагал было прочь, как почувствовал, что его тянут за рукав рубашки. То была Мемора, которая вернулась обратно. «Возьми», – сказала малышка, протягивая ему большой каравай ароматного хлеба. «Спасибо. Это хороший подарок», – ответил он. «Ешь. У меня его много», – сказала девочка, а у парня слезы навернулись на глаза. «Как тебя зовут?» – спросил он. «Мемора». – «А меня Чезаре, и я буду помнить о тебе всегда».

– Прошли годы, – продолжала рассказывать Джузеппина, – и Чезаре стал уже богатым человеком, когда к нему пришел однажды друг детства, который занялся торговлей вином – мы зовем его Риччо, – и сказал, что хозяин остерии Делла Ноче умер, и остались только жена и дочь. Вдвоем они не могут содержать остерию и продают ее за гроши. «Они продадут ее за ту цену, которую я назначу», – ответил Чезаре. Он тут же бросил все свои дела, сел вместе с Риччо в машину и поехал к Порта Тичинезе. В остерии он нашел Мемору, которая уже стала взрослой девицей, и они сразу узнали друг друга. Окинув взглядом дом и остерию, он назвал настоящую цену, и Риччо, хоть и делец по натуре, но человек порядочный, тут же согласился ее уплатить. С тех пор каждый месяц Чезаре посылает перевод Меморе, а девушка присылает ему к Рождеству пару вышитых ею платочков. Она не вышла замуж, а по-прежнему живет с матерью и зарабатывает на жизнь вышиванием.