Путеводитель потерянных. Документальный роман - Елена Григорьевна Макарова

После войны Мартин приехал в Америку, играл в ночных клубах, там пели роскошные певицы — их у него полный альбом. Мы рассматривали фотографии белозубых красоток в декольте, а Мартин Роман рассказывал, что женщина, которую он любил больше всех на свете, не прошла селекцию. Он долго жил один, потом женился, жена умерла, на старости лет пришлось обзавестись компаньонкой, она преподает вокал.

Милая пожилая леди пригласила нас к столу. За обедом, весьма скромным, Мартина посетили тяжелые воспоминания.

Мартин Роман, 1980. Архив Е. Макаровой.

«Фрицек, звезда терезинского джаза, не прошел селекцию. Он стоял прямо передо мной, и Менгеле отправил его в газ. Пришла моя очередь. Менгеле спросил, кто я по профессии. Услышав ответ, он велел принести скрипку. Любил, сволочь, музыку. За мной стоял Кока. Я что-то сыграл и передал скрипку Коке, без спросу. — „И этот — музыкант?“ — Не дожидаясь ответа, Кока начал пилить смычком по струнам, и Менгеле отобрал у него скрипку. Но жить оставил. Кока был в хорошей форме, не то что тщедушный очкарик Фриц».

Я попросила Мартина сыграть что-то из его терезинских сочинений.

— «Карусель»?

Мартин преобразился — видимо, его давно никто не просил играть. Этот шлягер исполняла Анна Фрей[46], она тоже выжила. Я навещала ее в Вене, в доме престарелых, притащила с собой кучу рисунков и театральных плакатов, но она уже ничего не помнила.

— А вы помните Анну Фрей? — спросила я Мартина.

— Еще бы! Узколицая красотка в шляпке, съезжающей на одну бровь… Голос слабенький, брала публику экстравагантным видом.

Я не стала рассказывать про старушку Фрей, про то, как она настойчиво пыталась запихнуть мне в рот дольку яблока. Благо Мартин не утратил ни ума, ни памяти.

— Вы ему понравились, — заметила компаньонка Мартина, провожая меня до автобусной остановки. — Он редко садится за инструмент, а уж на людях — никогда.

— Кто-то его навещает?

Пока пожилая леди думала над моим вопросом, пришел автобус.

* * *

Будучи в Нью-Йорке двумя годами позже, я позвонила Мартину Роману. Он обрадовался. — Приезжайте, покажу вам фильм «Свинг под свастикой».

Теперь наше свидание проходило не в гостиной с роялем, а в его комнате. Рядом с постелью стояли ходунки, пахло лекарствами. Похоже, компаньонка его оставила. Об этом лучше не спрашивать.

Мартин включил телевизор, кассета в нем уже была, видимо, он смотрел этот фильм в стационарном режиме.

На экране, причесанный и величественный, он рассказывал о своей жизни, а здесь он сидел рядом со мной, осунувшийся, сгорбленный, запивал очередные таблетки — стакан в руке дрожал.

— Смотрите! Сейчас он войдет!

Я обернулась на дверь.

— Нет, сюда смотрите!

В комнату вбежал толстяк и бросился Мартину в объятия. — Кока! Кока! Ты жив!

Мартин, сидящий рядом со мной, повторил: «Кока, ты жив!»

Фильм запечатлел встречу Мартина Романа с Коко Шуманом — первую после освенцимской селекции. Не сыграй они на скрипке…

— Заткните уши, сейчас мы с Коко будем исполнять блюз. По настоянию киношников. Кока еще туда-сюда, а я — ни в какие ворота. Руки еле ползут по клавишам. Попросил вырезать — «Что вы, в этом вся суть — музыка продлевает жизнь…» Старички в строю!

Мартин умолк. Теперь он слушал себя, рассказывающего о себе.

«Я прибыл в Терезин из голландского лагеря Вестерборк весной 1944 года. Там у нас было варьете».

На экране документальные кадры: девушки со звездами на груди весело пляшут, Мартин жарит на фоно. Голос за кадром: «Варьете всем составом было депортировано в Освенцим». Странный комментарий. Словно бы девушек сняли со сцены и — в вагон. А ведь в каждом транспорте из Вестерборка было минимум тысяча человек, все евреи, но далеко не все музыканты.

«Фрицек[47] в Терезине получал через местных жандармов „заказы“ и нотную бумагу от знаменитого пражского джазиста Карела Влаха. Он записывал на ней свои аранжировки и по тем же каналам переправлял в Прагу. Известная джазовая композиция „Доктор Свинг“ тоже была написана Фрицеком в Терезине.

Я взял на себя управление ансамблем „Гетто-свингерс“ и пополнил состав музыкантами из Голландии и Дании. В звездную пору оркестр включал в себя три скрипки, два саксофона, три трубы, тромбон, аккордеон, контрабас и ударные. За пианино, когда и если нам его выделяли, сидел я. Летом сорок четвертого, во время съемок нацистского пропагандистского фильма, мы играли на центральной площади. Хитом стала мелодия Гершвина „I Got Rhythm“. Фрицек Вайс, терезинский Бенни Гудман, исполнял соло на кларнете».

Мартин Роман руководит музыкальным ансамблем, Терезин, лето 1944. Архив Е. Макаровой.

Под Гершвина идут документальные черно-белые кадры. Музыканты в белых рубашках, темных брюках, черных галстуках. На всех — звезды. Мартин Роман дирижирует оркестром.

— Сейчас слушайте внимательно и скажите мне, кто этот человек!

«Осенью 1944 года Фрицек сопровождал отца в Освенцим. 10 часов вечера. Дождь. Менгеле командует — направо-налево. Фрицек Вайс стоял передо мной. Менгеле послал его вместе с отцом направо, я бросился за ним, но Фрицек отогнал меня. Дождь, серость — я вижу, как он уходит».

— Ян Фишер, из Праги. Он мне тоже это рассказывал.

— Но ведь за Фрицеком стоял я…

Мартин нажал на пульте «стоп».

— Зачем режиссеру понадобился ваш Ян Фишер? Только потому, что он моложе меня?

— Но ведь он мог стоять перед Фрицеком…

— Действительно. Это мне не пришло в голову. Я был внутри…