Цвет боли. Красный - Эва Хансен

— Кляп?

— Да.

Лучше сегодня кляп, чем завтра соседка поинтересуется, по какому это каналу шел фильм со зверскими сценами насилия. Рот заполняет кожаный шарик, на сей раз с запахом мандарина. Я киваю, давая понять, что все в порядке.

— Я не буду давать тебе что-то в руки или просить помычать, ты все равно молчишь. Лучше лишний раз загляну в лицо. Или вон туда, — Ларс кивает на большое зеркало, где мы отражаемся во весь рост. Я замираю от понимания, что все смогу видеть собственными глазами.

Ларс улыбается:

— Если рискнешь, смотри. Ложись сюда.

Он положил на столик, на котором Бритт раскраивает свои шедевры, подушку мне под живот. Столик высокий, мне приходится стоять на цыпочках. Фактически на столе тело лежит только до пояса, все, что ниже — за пределами стола в круговой доступности. Под животом подушка, на грудь ничто не давит. Устроив меня, Ларс пристегивает к столику широким ремнем на уровне талии, потом ставит в нужное положение ноги и пристегивает ремешками к ножкам стола и их. Я стою на цыпочках, пальцы едва касаются пола, но зафиксирована плотно, не дернешься.

— Линн, сегодня порка будет серьезней, не только разогрев, чтобы ты не ерзала, я пристегнул все. Ты в порядке?

Я киваю.

Ларс достает из сумки флоггер, показывает мне в зеркало:

— Это ты знаешь, что такое. А вот это кошка — плетка-многохвостка с узелками на кончиках. Бывают и грузики, но пока достаточно узелков. Бьет куда больней флоггера. Ты хочешь получить этой плеточкой?

Я пользуюсь тем, что во рту кляп, и молчу. Но его не обманешь, Ларс легонько проводит кончиками кошки по моим ногам и шлепает по попе. Удар и правда куда чувствительней флоггера.

— Я спросил, хочешь ли ты получить кошкой.

Я киваю. Он наклоняется к лицу, рука при этом гладит ягодицы и, словно нечаянно, касается промежности и влагалища. Меня бросает в жар.

— Очень хочешь?

Я снова киваю.

— Ты вся мокрая…

Еще бы!

— Сначала смажем… Чуть подразним нашу девочку, чтобы она повертелась, вернее, поняла, что вертеться невозможно и придется терпеть все удары…

Ларс массирует мне все тело от шеи до пальчиков на ногах, избегая прикасаться только к груди. Я млею и таю…

Он снова смазывает ягодицы и объявляет:

— Ну, все, поиграли, и будет.

Я замираю от сладкого ужаса, но Ларс не торопится, поглаживая круговыми движениями попу, и вдруг следует резкий шлепок.

— А!

— Это чтобы не врала мне. Сейчас будет больней.

Да что он все пугает! Я уже извелась от ожидания боли. Правильно говорят, что ожидание боли хуже самой боли. Еще чуть и захнычу.

Еще шлепок чем-то плоским. Я догадываюсь, что это паддл — шлепалка вроде вытянутой теннисной ракетки. Уже ощутимо. Поглаживание… шлепок… Легкие прикосновения пальцев, и шлепок! Я понимаю, что ягодицы уже серьезно красные.

Ларс смеется, в его голосе явно слышатся нотки удовольствия. Я вспоминаю, что ему нравится наблюдать за реакцией моего тела.

Потом следуют два флоггера, но почти без поглаживания, Ларс только слегка пробегает хвостиками по телу и шлепает, пробегает и шлепает. Немного погодя кожа начинает гореть огнем, но крутиться невозможно, я привязана. Остается только стонать.

— Если хочется плакать, поплачь. Слезы помогают.

Дельный совет, плакать и правда хочется, причем с каждым ударом все сильней. Но это не слезы боли, а какие-то другие, я пока не понимаю какие, расслабления, что ли? Словно ударами Ларс освобождает меня от оков, действительно разрушает кокон. Потому, несмотря на усиливающуюся боль, это слезы блаженства.

Ларс еще только раз смазывает страдающую часть моего тела во время порки флоггером. Закончив с этим девайсом, наклоняется ко мне:

— Как ты?

Я киваю.

— Линн, без героизма.

Я снова киваю. Я отвернула голову, чтобы не видеть в зеркало, что происходит, так лучше и… страшней.

Его рука во время переговоров ласково гладит мою многострадальную попу.

— Это был разогрев. Теперь кошка.

Кошка не флоггер, к тому же ягодицы и без того горят, словно обожженные. Если бы не ремни, уже вертелась ужом. Орать мешает кляп. После нескольких ударов Ларс снова наклоняется ко мне:

— Терпишь?

Нет, я не терплю, но говорить об этом не собираюсь.

Весь мой предыдущий жизненный опыт твердит, что если чем-то бьют по телу — это больно, особенно, если это что-то плеть. А больно — это плохо, хорошо быть просто не может, боль не может вызывать восторга, а уж возбуждать… Это извращение! Конечно, испытывать возбуждение от боли — это извращение.

Черт побери, я все понимаю умом и… возбуждаюсь! Мои тело с разумом борются, и я чувствую, как разум уступает. Вернее, я просто перестаю обращать внимание на все разумные доводы против накатывающего возбуждения и удовольствия. Каждый удар плетки разрушает внутри какую-то очередную стенку, препону, защиту, выстроенную воспитанием, образованием, здравым смыслом, даже не моим, а многими поколениями до меня.

Моему телу наплевать на здравый смысл и опыт сотен поколений, ему нравится боль и возбуждение, которое она приносит. Извращение? Ну и пусть! Так может утверждать только тот, кто такого извращения не испытал. Кожа полыхает огнем, внутри все сжимается и разжимается и…

Я перестала понимать, что происходит, Ларс правильно сделал, что связал мне руки, иначе я бы что-то переломала, не от боли, а от избытка ощущений. Меня подхватила какая-то волна, справиться с которой не смогла бы, даже пожелай того. Но я не желаю. Не желаю останавливаться сама, не желаю, чтобы это делал Ларс. Может быть потом, позже, придя в себя, я снова буду бояться плети или флоггера, но сейчас…

Внутри все взрывается тысячей разноцветных огней!

Наверное, это называется кончить под плетью, я о таком читала. Но как же убоги все описания! И плевать мне на названия, как и на то, чем они вызваны. Внутренний голос подсказывает, что Ларс прав, и я буду ждать порки и желать ее.

Я не знаю, сколько раз Ларс перетянул меня этой самой кошкой, но понимаю, что сегодня сидеть точно не смогу. И завтра тоже. К заду не притронуться. И когда к нему прижимается завернутый в ткань лед, я издаю стон блаженства. Ларс смеется:

— Много ли человеку надо? Сначала отходить кошкой, а потом приложить лед.

Одной рукой он держит на моих ягодицах лед, а вторая… Когда его пальцы касаются взбухшего клитора, стон следует такой, что не заглушает даже кляп. Еще мгновение, и я кончу.

— Линн!..

И… Я столько ждала этого! Он рывком расстегивает ремень на моем поясе… За то, что происходит потом, можно вытерпеть и порку. Ощущения непередаваемые, потому что на моем горящем огнем заду лежит лед, а Ларс берет меня. Наконец-то! Чтобы не касаться пострадавших ягодиц, держит за талию, буквально насаживая на себя. Все-таки, хорошо, что во рту кляп, иначе мой вопль восторга собрал бы под дверью всех жителей СоФо. Лед сползает, но уже не до него, кончаем мы бурно и одновременно. Оргазм просто сносит крышу! Во всяком случае, у меня такого не бывало.