Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

В давние времена, которые находятся вне пределов письменной истории, некоторые представители человечества сочли, что страна у низовьев рек Евфрат и Тигр – тогда это была болотистая пустошь – вполне пригодна для житья. Они начали бросать семена в черную землю и сушить куски той же самой земли на солнце, строя из нее свои дома. Потом они решили улучшить распределение воды, созданное Природой, копая новые каналы, отводившие воду из болот, где ее было слишком много, в пустыню, где ее было слишком мало. Область пахотной земли мало-помалу расширялась. То тут, то там дома из глиняных кирпичей сбивались вместе, становясь деревнями. Деревни затем стали городами с великими храмами, дворцами и башнями, из которых можно было наблюдать за звездами. Общество стало сложнее, появились богатые и бедные; богатые, которые хотели множества вещей, чтобы их жизнь стала легкой и прекрасной,– и бесчисленные бедные, чьи руки были заняты изготовлением всех этих вещей. Общение мыслями между человеком и человеком и между людьми одного поколения и другого, которого теперь требовало усложнившееся общество, сделалось возможным благодаря фиксации речи в письменных знаках. Весь этот процесс уже совершился к тому времени, как история начала осознавать дела людей. Города и их цивилизация уже существовали, и не только Вавилон – ибо Вавилон был лишь одним из множества братьев, а не первородным младенцем, хотя со временем он затмил их всех: Ур, Эриду, Урук и многие другие, которые некогда стояли наравне. Кто были те люди, которые впервые обитали в этих городах, каково было их родство с другими ветвями человеческой расы – история сказать не может. Те люди, которые обладали этой землей позднее, были семитами, двоюродными братьями евреев и арабов, но эти семиты, как полагают ученые, не были первоначальными обитателями той страны: они вторглись в нее из пустыни, напали на древних жителей и одолели их, но сами переняли обычаи и традиции завоеванного племени, используя старый язык как священный наряду со своей собственной живой семитской речью.

Эта ветвь семитских народов заняла не только страну речных наносов у низовьев Евфрата – колыбель первичной цивилизации, о которой мы только что говорили. Их поселения пошли дальше вверх по Тигру до того места, где он вытекает с армянских нагорий. На некотором расстоянии друг от друга на берегах реки возникли города, культура и язык которых не сильно отличались от вавилонских. С течением времени образовались два великих монархических государства – северное, чей центр находился сначала в Ашшуре, а потом в Ниневии, известное нам как Ассирийское царство, и более южное в стране наносных почв у нижнего Евфрата с центром в Вавилоне. В дни своего величия северные семиты – ассирийцы – смогли подчинить своих южных братьев, но те несли свое иго с недовольством. Наконец они сокрушили его. Около 607г. до н.э. Ассирийское царство пало перед совместной атакой вавилонян и мидян. Ниневия пала. При Набупаласаре (625–605 до н.э.) и Навуходоносоре (605–562 до н.э.) Вавилон пережил новый (достаточно краткий) период независимости и славы.

В течение всех этих веков семитские царства на берегах Евфрата и Тигра были средоточием цивилизации Востока. Для людей гор и пустынь вокруг они стали тем же, чем Римская империя позднее была для народов Центральной Европы. В Западной Азии не было другой области земледелия, столь обширной и продуктивной, как Вавилония; не было других городов, столь огромных и многолюдных, как города на берегах этих двух рек; никаких центров производства, которые можно было бы сопоставить с этими великими трудовыми ульями; не было мудрости, подобной мудрости халдеев; не было царя, столь великого, как «царь царей». Влияние Вавилона доходило до самого Средиземноморья на Западе и до Индии на Востоке. Во всех концах света людям были нужны его товары, особенно вышивки и богатые ткани,– «прекрасная сеннаарская одежда»[752]. Река, которая делала эту землю плодородной, в то же время служила проторенным путем через пустыню, через которую она сообщалась со странами к северу и западу, с Сирией, Малой Азией и Египтом; на востоке дороги шли из нее через Ассирию или Элам вверх, на Иранское плато. И через эти пути Вавилон не только экспортировал свои собственные товары: это был центральный рынок, на котором продукты с одного конца света находили свой путь на другой. На его базарах купцы, может быть, торговались за индийские товары, которых ждали покупатели в далеком Эгейском море[753]. Вавилон тогда был коммерческой столицей мира, очагом, где встречались все торговые пути. Его весовая единица – мана – стала стандартом для всех народов; греки измеряли вес минами, ведийские индийцы – маном,– это говорит о всемирном авторитете Вавилона.

Не только торговля заставила Вавилон контактировать с чужеземцами, но и (в меньшей степени) война. Вавилоняне были торговым, а не военным народом, и им в основном приходилось заставлять других сражаться за них – как карфагенянам. Совсем близко, на востоке, у подножий пограничных гор Ирана, жили люди, которые были прекрасными воинами,– предшественники современных бахтиаров,– и их можно было нанять за деньги. Насколько издалека приходили наемники при второй Вавилонской империи, можно видеть по уже упомянутому случаю с братом лесбийского поэта Алкея.

Люди со всех концов света прибывали в Вавилон и в другие великие города на Тигре и Евфрате – финикийские купцы, кочевники из пустынь и суровые бойцы с холмов Малой Азии и Ирана. Перед их глазами представали богатства и слава, ремесла и наука этих оседлых царств. Неудивительно, что многие народы, будучи еще в колыбели, учились у вавилонян и что следы вавилонского влияния можно найти в первобытных традициях Ханаана, Индии и Ирана.

В VIв. до н.э. длительное господство семитов в Западной Азии пришло к концу. Куруш, которого мы называем Киром, вождь персидского клана, вывел своих соотечественников с гор и захватил власть сначала над иранскими народами, а потом – и над мировой империей. Третьего числа месяца марешвана (примерно 20 октября 539г. до н.э.) Кир вошел в Вавилон как завоеватель. Однако после этого Вавилон не утратил свое имперское достоинство. Величие его слишком сильно основывалось на его древней славе, географическом положении, огромном населении, торговом и ремесленном господстве. Он не мог не остаться столицей мира, резиденцией «царя царей», даже если теперь этот титул принадлежал чужестранцу. Действительно, в жаркие летние месяцы иранский монарх имел привычку удаляться в свои нагорья, в Персеполь или Экбатану, однако в течение семи более холодных месяцев года персидский двор располагался в Вавилоне[754].

Вавилоняне не без сожаления думали о временах Навуходоносора. Их волновали воспоминания о древней империи. Не раз они восставали – и тщетно. Именно такие настроения вынудили персидских царей сломить дух местных жителей целым рядом суровых мер[755]. Вавилоняне смотрели на свои разоренные храмы, свидетельство мстительности их хозяина, или видели, как золотые статуи их богов увозят, дабы удовлетворить его жадность[756]. После одного мятежа Ксеркс совершенно запретил ношение оружия – пусть вавилоняне оставят себе свои арфы и флейты, жизнь в борделях и на базаре[757]. Но хотя им и правили немилостивые хозяева, Вавилон продолжал оставаться величайшим из городов, «по масштабам своим это был не столько город, сколько нация»[758]. Народонаселение Вавилонии было самым густым из известных нам[759], и элементы его происходили со всех концов света[760]. Сельское хозяйство, ремесло и торговля – три неиссякаемых источника богатства – сделали Вавилонию самой богатой провинцией империи[761]. Что касается первого из них, основной задачей сатрапа было управление сложной системой каналов, от которых в Вавилонии зависело сельское хозяйство, и в этих трудах было занято огромное количество людей[762]. Геродот рассказывает нам, на что была похожа Вавилония в середине Vв. до н.э., после примерно ста лет персидского господства. Он увидел ее плоские равнины, перерезанные каналами, с простиравшимися без конца полями пшеницы, проса и кунжута, усеянными там и тут купами пальм. Если говорить о пшенице, «плоде Деметры», Геродот не знал другой такой страны. Урожай был сам-двести или сам-триста, а что касается размеров, которых достигали просо и сезам, то о них Геродоту было «хорошо известно», но, писал он, «я не стану рассказывать об этом. Я знаю ведь, сколь большое недоверие встретит мой рассказ о плодородии разных хлебных злаков у тех, кто сам не побывал в Вавилонии»[763]. Вавилонское ремесло все еще продолжало находить для себя множество рынков сбыта. Многоцветные вышивки были в таком же спросе при персах, как и столетиями раньше, при Иисусе Навине, или столетиями позже при римских императорах[764].