Пагуба - Сергей Малицкий

— Когда-то я любил класть мед в чашку, — рассмеялся он каким-то своим мыслям, — но потом изменил пристрастия. Мажу его на хлеб. И напиток, и мед заслуживают отдельного внимания, Кай. У тебя незатертое имя, свежее имя. Обычно имена снашиваются, как обувь. Нет, конечно, они не приходят в негодность через год или два, но становятся по человеку. Как обувь становится по ноге. А вот это имя — Кай — словно и не надевал никто на себя. А может быть, просто ты его так произносишь? Ты не привык к этому имени?

— Почему я не могу разглядеть твоих глаз? — В упор спросил Лук.

— Потому что я не хочу, чтобы ты их разглядел, — ответил Харава. — Зато твои глаза я разглядел в подробностях. Давно я не видел такой сочной зелени. Кто-то из твоих предков был зеленоглазым?

— Не знаю, — раздраженно поджал губы Лук. — Разве можно сделать так, чтобы человек не мог разглядеть тебя?

— Как видишь. — Харава покачал головой, и его лицо снова расплылось неразличимой мутью. — Но это плохое умение, хорошее, когда не видно и этого. Когда мимо тебя проходит человек, но ты не забываешь его, а не замечаешь вовсе.

— То есть можно сделать и так? — удивился Лук. — А почему ты не сделаешь так?

— Ну, — Харава усмехнулся, — кроме всего прочего, чего я не умею, я еще и не колдун. Так, есть кое-какие… знания, воспоминания, крохи возможностей, кое-что использую, а так-то… Я делаю так, как надо, ты вообще не должен меня видеть, но у тебя зоркий взгляд, поэтому мне приходится опускать глаза, иначе рано или поздно ты меня разглядишь.

— Хорошо, Харава. — Лук прищурился. — Видишь, я даже не могу определить, затерто твое имя или нет, но ответь мне. Если ты так умел в сокрытии лица, отчего ты спустился в этот овраг? Отсюда до ламенского тракта половина лиги, рядом ни деревенек, ни постоялых дворов. Что ты забыл здесь?

— Ничего, — удивился Харава и стал намазывать медом кусок хлеба. — Как я мог здесь что-то забыть, если я здесь еще никогда не бывал? Но почему я здесь, объясню. Меня преследуют. Тот, кто преследует, довольно силен, поэтому сталкиваться с ним я не хочу. А этот овраг — лучшее укрытие в окрестностях, потому что находится в стороне и подойти к нему можно только по воде, да и в самом овраге хорошая земля. Видишь красную глину вон там и вон там? Хочешь укрыться от хитрого врага — заройся в красную глину: он не только не разыщет тебя, он даже не будет знать, в какой стороне тебя искать.

— Тогда уж сразу в могилу, — пробурчал Лук, незнакомец его отчего-то раздражал.

— Что ж, — кивнул Харава. — Некоторых и это спасало. С этим трудно, порой вовсе невозможно определить, что тебя спасает, зато то, что тебя убьет или уже убило, определяется безошибочно.

— И что же может убить меня? — поджал губы Лук.

— Ну… — Харава откусил хлеб, глотнул напитка. — Присоединяйся, кстати. Ну насчет тебя, Кай, я точно не скажу. Надеюсь, что тебя не убьет ничего, но кое-что может тебя подвести.

— Например?

Лук протянул руку, взял чашку, втянул аромат напитка. Так и есть, Харава заварил горную малину. Курант называл ее живым снадобьем от всех болезней.

— Глаза, — ответил Харава. — Твои глаза — это словно пастуший рог. Появляться с такими глазами в любом городе все равно что дудеть в рог. Смотрите, вот он я. Вторая твоя беда — шрам на лбу. Впрочем, шрам беда не слишком великая. Если бы ты разминал его пальцами последние десять лет, сейчас бы от него не осталось и следа, но я знаю компрессы из хороших трав, которые сделают его почти незаметным.

— Это все? — спросил Лук.

— Нет. — Харава снова откусил хлеб. — Прости, что говорю с набитым ртом, но я очень проголодался. Пришлось побегать в последние дни, не до еды было. Главная твоя беда в тебе самом. Внутри. Ты боишься себя, ты не понимаешь себя, ты не знаешь себя, ты мучаешь себя. Наконец, ты не владеешь собой. Хорошо-хорошо, — незнакомец рассмеялся в ответ на протестующий жест Лука, — ты с трудом владеешь собой.

— Ну что ж. — Лук вытащил из ножен широкий нож, мгновение унимал дрожь в руках, потому что вспомнил, что он сделал этим ножом с Ганком, потом подцепил немного меда. — Что ж, надеюсь на помощь в составлении компресса на лоб, выслушал бы совет о том, как сделать неразличимыми хотя бы глаза. Ну а уж в том, что у меня внутри, я постараюсь разобраться сам.

— Конечно, сам, — согласился Харава. — Я могу только что-нибудь объяснить, да и то вряд ли, но тем не менее помочь не откажусь.

— И что ты хочешь в обмен? — спросил Лук. — Золото? Серебро?

— Пустота с тобой, с меня хватит и половины этого меда, — отмахнулся Харава и вдруг хмыкнул. — Люди ведь должны помогать друг другу?

— Что смешного? — не понял Лук.

— Да вот, — вновь опустил голову Харава. — Подумал о том, учил ли тебя, Кай, этому Курант?

— Курант? — Лук схватился за рукоять меча.

— Вот видишь, Кай, как тебя захлестывает твоя третья беда? — покачал головой Харава. — Удивлен?

— Не очень, — медленно выговорил Лук. — Если ты заметил цвет моих глаз, значит, мог заметить их и раньше. Я объехал с Курантом весь Текан, разве только до Сакхара мы не добрались. Многие из тех, кого я не помню даже в лицо, считают меня знакомцем.

— Еще бы ты помнил кого-то в лицо, если последние годы выступаешь в маске как слепой, — усмехнулся Харава. — Но скажу сразу, что теперь ты выглядишь лучше, чем два года назад в Аке. Повзрослел. Но глаза надо прятать, и то, что тебя изнутри корежит, душить следует. А еще лучше отпустить. Но не в клинок или в лезвие, просто выдохнуть.

— Почему я должен тебе верить? — спросил Лук.

— Вот! — поднял палец Харава. — С этого вопроса ты должен был начать наш разговор. А еще умнее сделал бы, если бы ушел без разговоров. Пойдем, я кое-что тебе покажу.

— Куда? — не понял Лук, оглянулся на лошадей.

— Иди за мной, — поднялся Харава. — Тут рядом, две сотни шагов. По моим прикидкам, по тракту должен кое-кто проехать, я хотел бы, чтобы ты на него взглянул. Но недолго, очень недолго, иначе он почувствует.

— Это тот, кто преследует тебя? — спросил Лук.

— Пошли, — повторил Харава.

Он шел не оглядываясь. В полусотне шагов от тракта пригнулся, затем опустился на колени, подполз к вздыбленным корням столетнего орешника, похлопал по траве рядом с собой. Тракт был как на ладони. В сторону Ламена толстый крестьянин правил повозку с парой потемневших от времени бочек. За дорогой темнел лес. На траве лежала роса. Небо над головой казалось стеной, раскрашенной толченым кирпичом.

— Чувствуешь? — спросил Харава.

— Что я должен чувствовать? — поежился от накатившего холода Лук.

— Чувствуешь, — кивнул Харава. — Это уже лучше. Только плечами не дергай, потому как холод этот не снаружи, а изнутри. И запомни, если обдает холодком, необязательно, что это твое нутро слабину дает, это сигнал опасности и ничего больше. Смотри на тракт, сильно не высовывайся, но смотри. Не говори ни слова, даже шепотом. Коснусь руки — припадай к земле, смотри в землю, дыши в землю. Я след в сторону Зены бросил, до самых слободок бросил…