Пасынок судьбы - Владислав Русанов

Потом, когда седой разбойник согнулся крючком, по загривку.

Яким рухнул на колени, но ножа не бросил, а потому рыцарь отступил на два шага, удерживая палку, словно меч, в «Быке», и внимательно следил за каждым его движением.

Не спускал глаз, а все же чуть не прозевал.

Яким прыгнул с четырех ног, как кот, стараясь ошеломить и опередить противника. Острие ноже он нацелил снизу вверх, под пряжку ремня. Если бы получилось, внутренности рыцаря вывалились бы на траву в один миг.

Годимир ударил без какой бы то ни было жалости. Можно сказать, с наслаждением ударил.

Яким крякнул, застонал.

Упал под ноги тесак. Перебитое запястье безвольно повисло.

Злобно задрожал, взвыл расколотый вдоль держак. Крепкий, крепкий, а не выдержал.

Годимир тяжело дышал и с трудом сдерживался, чтобы не добить мерзкого старикашку, поправшего законы гостеприимства. А что? Даже палкой можно. Три-четыре раза хорошенько по голове… А если не получится, то и за мечом сбегать не грех. Но дед скулил, стоя на коленях и баюкал сломанную руку, жалкий и отталкивающий одновременно. Ярость и ненависть в душе постепенно уступали место презрительному омерзению.

— Ты мне одно скажи — зачем? — сухим горлом прохрипел Годимир.

— А-а-а!!!

Крик старика не содержал более ничего человеческого. Раненый зверь, и все тут…

Яким покатился словинцу под ноги взъерошенным, окровавленным колобком. В левой руке блеснул подхваченный на лету нож.

Годимир подпрыгнул, отмахнулся остатками ухвата. Расщепленный конец прочертил через морщинистое, перекошенное лицо длинную багровую полосу.

Рыцарь приземлился, ударил хлестко, с оттягом, опять-таки поперек ощеренного в крике Якимового рта. Осколками брызнули остатки зубов.

Еще удар! Кажется, нос сломал… А поделом!

И несмотря ни на что старик продолжал тыкать клинком — хоть ногу, а зацеплю!

Получи!

Заостренная деревяшка — не сталь, но в руках разъяренного бойца разит не хуже. Тычок сверху пришелся Якиму чуть пониже грудины, пробил и фартук, и мышцы, но завяз в требухе. Почувствовав смерть, старик-разбойник взвыл, но успел все же достать голень рыцаря ножом. А Годимир, навалившись всем весом, медленно вдавил ухватный черен, пока он не заскрипел, входя в землю.

Яким корчился, скреб землю толстыми пальцами с широкими желтыми ногтями, вырывал пучки травы, пускал кровавую слюну на бороду.

— Похоже, мне наконец-то весело, рыцарь Годимир… — промурлыкал знакомый голос.

Словинец от неожиданности дернулся. Вскинул голову.

На поленнице, потягиваясь, словно ухоженная кошечка, восседала навья. Из одежды по-прежнему одни лишь волосы. Но лицо довольное, сытое.

Сытое? Ну, еще бы! Как там она говорила — «ненависть это мясо, страх — хлеб», а тут и того, и другого изрядно намешано. Годимир сам до конца не понял, он больше боялся опасного старика или все-таки ненавидел?

— Что ж тут веселого? — пожав плечами, довольно грубо спросил рыцарь.

— А ты жестокий человек, рыцарь Годимир. — Навья решила, что отвечать на вопросы ниже ее достоинства.

— Я?! Жестокий?

— Еще бы… Убивать черенком от ухвата… Почему ты не взял меч?

— Не успел.

— А ухват успел?

Годимир вздохнул:

— Долго объяснять. — Просто, чтобы перехватить инициативу в разговоре, снова спросил: — Что-то давно тебя не видел. Хорошо развлекалась?

Она улыбнулась, оскалив зубки:

— Рыцарь Годимир скучал?

Молодой человек обвел рукой залитый кровью двор:

— Сама видишь, иногда я нуждаюсь в твоей помощи…

— Плохое место, — принюхалась зеленокожая. — Слишком много крови. Свежей. — Она еще потянула воздух ноздрями, передернулась. — И старой… Тут везде смерть…

— Я думал, ты равнодушна к смертям, раз уж…

— Раз уж неживая?

— Ну да.

— Я не люблю смерть, рыцарь Годимир. Я не люблю свою жизнь — не жизнь. Я не люблю убивать. Без особой нужды. — Последняя фраза прозвучала как скрытая угроза.

Их разговор прервало появление на крыльце испуганной и взъерошенной, словно воробей после грозы, королевны.

— Пан Годимир! Они никак! — Взгляд ее зацепился за непринужденно помахивающую ногой навью, остановился. Рыцарь подумал, что Аделия сейчас лишится чувств в лучших традициях придворных панночек, но королевна оказалась крепче, чем он предполагал. Только ойкнула и застыла.

— Там мои друзья, — пояснил словинец. — Похоже, зачарованные.

— А это кто? — прошипела зеленокожая, напрягаясь, словно для прыжка.

— Эй, полегче! — предупредил ее рыцарь.

— Скучал, говоришь? А девку завел…

— Это не девка! — твердо проговорил Годимир. — Это королевна!

— Да ну?

— Святым Хоробром клянусь! Мы ее к отцу-королю, в Ошмяны, везем.

— В Ош-ш-шмяны… — Вот только что навья была на поленнице, а уже напряженно застыла рядом с Годимиром.

Аделия, сообразив, что дело неладно, юркнула в избу, захлопнув дверь.

— Иш-ш-шь ты… — прошипела неживая. — Прячетс-с-ся.

Она не побежала, как можно было бы предположить, а пошла к избушке легким и, на первый взгляд, неспешным шагом, но Годимиру потребовалось немало прыти, чтобы сравняться с нею.

— Погоди!

Зеленокожая обратила внимания на человека не больше, чем на докучливую муху.

— Постой! — Рыцарь без грубости, но настойчиво попытался схватить ее за плечо.

Небрежным, незаметным движением навья выскользнула из его ладони.

— Девчонка лиш-ш-шняя… — высказалась она, не поворачивая головы. — Королевна не нужна!

— Ты погоди! Погоди! Как не нужна? Кто обещал мне помогать? — Годимир забежал вперед и, раскинув руки, перегородил неживой дорогу. — Постой. Послушай… Да послушай же!

— Что ещ-щ-ще? — Зеленокожая застыла с протянутой рукой. Острые ногти-коготки подрагивали в вершке от горла рыцаря.

— Ты обещала мне помочь?

Молчание. Сопение.

— Я обещал привезти королевну в Ошмяны. Живой и невредимой. Мне это нужно.

Навья прищурилась:

— Зачем?

— Меня посвятят в рыцари.

Острый коготок коснулся кадыка словинца. Осторожно прошел вниз, до ключицы, вонзился. Задержался так.

— Посвятят в рыцари благодаря этой взъерошенной утке?

— Это — королевна Аделия.

— Это. Взъерошенная. Утка.