Дракула бессмертен - Йен Холт

Его скованность не ускользнула от Холмвуда. Сжав руку юноши, лорд процедил сквозь стиснутые зубы:

— Не смей!

— Нам ни за что не пройти. Полиция повсюду.

— А мы пойдем не по улицам, — с улыбкой ответил его спутник. — Мы пойдем под ними.

В следующий миг Квинси потерял опору под ногами и упал, едва не умыв лицо в зловонной воде. Они с Холмвудом вышли к небольшому очистительному каналу. Лорд спустился по ступенькам и без малейших раздумий, даже не вспомнив о дорогих кожаных ботинках, ступил в стоячую, дурно пахнущую жижу и выжидательно посмотрел на Квинси. Юноша опустил глаза. От канала несло отбросами и фекалиями.

Лай стал громче. Полиция настигала.

Холмвуд прошипел:

— Вонь собьет их со следа. Идем за мной. Ну же!

Прикрыв ладонью нос и рот, Квинси последовал за ним.

Героям положено охотиться на коварных злодеев, думал он, а они барахтаются в грязи, рискуя попасть в зубы ищеек.

Наконец судьба улыбнулась им: повернув за угол, беглецы обнаружили на берегу гребную лодку. На одном из бортов сохранилась блеклая надпись трафаретом: «Столичная строительная инспекция». Холмвуд вооружился единственным веслом и начал грести. К удивлению Квинси, достигнув туннеля Уорик, лорд повернул направо.

— Нам в другую сторону. Чтобы выбраться из города, надо плыть на запад.

Артур бросил на него сердитый взгляд.

— ван Хелсинг пишет в телеграмме, что Дракула напал на него прямо в номере отеля «Грейт-Истерн». А потом дает подсказку: Ренфилд — вот мое прибежище в грандиозном храме небесного покровителя детей. У королевского креста. Профессор до сих пор в городе.

Квинси это мало интересовало. Он положил руку на весло, заставив Холмвуда сбавить ход.

— Надо уходить, пока есть возможность. Когда все уляжется, нам ничто не помешает вернуться.

В глазах Артура взметнулось пламя. В пламени этом, кроме отваги, проглядывало кое-что еще: толика безумия. Квинси вспомнились глаза ван Хелсинга.

Холмвуд стряхнул его руку с весла, и лодка поплыла дальше на восток.

Через некоторое время из-под сиденья Квинси послышалось бульканье. Ну конечно же! Лодку выбросили, потому что она дала течь. Квинси посмотрел, есть ли чем вычерпать воду. Подходящего предмета не нашлось. Тогда, задержав дыхание и подавив приступ тошноты, он сложил руки в пригоршню и принялся выплескивать гнилую воду через борта. Увы, та прибывала быстрее, чем ему хотелось бы.

Холмвуд греб изо всех сил. Они прошли через несколько туннелей под улицами, двигаясь по каналу вдоль Риджентс-парка.

— В Оксфорде надо было записаться в команду по гребле, а не в фехтовальную секцию, — проворчал Холмвуд.

Вскоре Квинси понял, что, несмотря на все его усилия, суденышку долго не продержаться. Вода уже доходила им до щиколоток. Придя к тому же выводу, лорд вывел лодку из туннеля на берег. Они оставили ее возле газового завода. Квинси побрел за Холмвудом на юг, хлюпая водой в ботинках. Приметив змейку дыма на фоне ночного неба, он помрачнел. «Лицей» еще тлел — и затянуться это могло на несколько дней. Вместе с театром в пожаре сгинули его мечты. Басараб никогда не ответит на вопросы… Басараб! Квинси не знал, оплакивать или проклинать своего наставника. Он чувствовал себя бессильным стариком. Смерть подступала все ближе…

Вскоре юноша сообразил, что Холмвуд направляется к вокзалу Сент-Панкрас, и решился прервать молчание:

— Вы сказали, ван Хелсинг до сих пор в городе…

— В телеграмме говорится: «грандиозный храм небесного покровителя детей». Профессор перебрался в отель «Мидленд-Гранд». Он расположен рядом с вокзалом Сент-Панкрас, название которого указывает на святого Панкратия, покровителя детей. Неподалеку расположен другой вокзал — Кинге-кросс. Отсюда и королевский крест.

Квинси не разделял страстного желания спутника разгадать загадку ван Хелсинга. На пути в отель им надо будет пройти мимо обоих вокзалов — а там, само собой, полным-полно констеблей…

Однако им повезло.

Отель поверг Квинси в трепет своими размерами и пышной итальянской готикой. «Грандиозный» было явным преуменьшением. «Мидленд-Гранд» высился на фоне ночного неба зловещей громадой.

Вдруг Холмвуд затолкал Квинси в одну из арок: к отелю подъехал полицейский автомобиль. Из него выбрался высокий офицер в форме и стал демонстрировать констеблям какой-то рисунок.

— Ли, — пробормотал Холмвуд.

На листке были изображены портреты обоих беглецов. Квинси мог бы поклясться — это работа одного из мазил, что околачиваются на Стрэнде и за шиллинг предлагают свои услуги прохожим.

Холмвуд вытащил сигару и кинул юноше коробок спичек, потом сам нырнул под арку, прячась от ветра. Сообразив, в чем суть хитрости, Квинси чиркнул спичкой и прикрыл огонек ладонями, словно защищая его от сквозняка. Мимо прошла пара констеблей; черты беглецов еще живо стояли у них перед глазами. Они внимательно всматривались в лица прохожих, однако на Холмвуда и Квинси не обратили внимания. Обычное дело — двое джентльменов встали к ветру спиной, чтобы без помех выкурить по сигаре. Лорд сделал затяжку и похлопал Квинси по руке, успокаивая его. Они выждали еще немного. Наконец Ли сел в автомобиль и уехал.

— Пока каждый ход Дракулы оборачивался для нас новой угрозой, — шепнул Квинси Холмвуду, когда они подошли к главному входу «Мидленд-Гранда». — Вы действительно думаете, что старый фанатик располагает какими-то сведениями, которые помогут нам выжить?

— Выжить? — Холмвуд остановился и странно посмотрел на юношу. — Если мы покончим с Дракулой, то какая нам разница?

И ничем не пояснив своих слов, он зашел в вестибюль.

Здесь покоится прах Брэма Стокера, импресарио величайшего актера всех времен и народов — сэра Генри Ирвинга.

Сколько Стокер ни боролся с наваждением, каждый раз, стоило закрыть глаза, ему представлялась эта эпитафия. Занавес его существования вот-вот опустится, и вызовов на бис не предвиделось. От него не ускользнула горькая ирония ситуации: начав жизнь прикованным к кровати ребенком, заканчивает он ее прикованным к кровати стариком. Брэм стал узником собственного тела: всю левую сторону сковал паралич, без посторонней помощи он не мог даже есть. Ему приходилось выносить унизительные процедуры купания и замены испачканных простыней, как неразумному младенцу. Стокер всегда гордился своей честностью и трудолюбием и теперь никак не мог понять, чем прогневал Господа. Наверное, он свершил ужасный грех, ибо вся его жизнь состояла из череды неудач. Особенно старика печалило, что без его умелого руководства спектакль ждало фиаско, а «Дракуле» предстояло затеряться на пыльных полках букинистических магазинов. Зато «Портрет Дориана Грея», вне всякого сомнения, будут помнить как величайший готический роман эпохи.