Общая тетрадь - Татьяна Москвина

ЛЮСЯ. Что? Сколько времени… (Взгляд ее падает на спящего Сашу.) А-А-А! (Люся зажимает себе рот рукой и вспоминает происшедшее ночью.) Мама дорогая! О-о-о. Что теперь делать. Шесть часов. Через час все встают. Я пропала. Какого черта! Двадцать лет дружили – и на тебе. О-о-о. Стыд какой. Сашка, Сашка, вставай, давай, просыпайся, аврал…

САША (просыпается и смотрит на Люсю без выражения лица. Потом удивляется). Люся? Люся? (Оглядывает обстановку.) Люся… Люся… О! Люся! Люся! Люся!

ЛЮСЯ. Тихо. Что Люся, Люся, разлюсился.

САША (укоризненно). Люся… Какая ночь!

ЛЮСЯ. Только молчи! Господи. Стыд какой. Друг называется. Двадцать лет дружили – и вот. Ну, как это называется?

САША. Секс.

ЛЮСЯ. Молчи! Кругом враги. Надо тебя вывести по-тихому.

САША. А завтрак? Кофе, круассаны… Поцелуй на дорожку… Люсь, что за дела… Мы не дети…

ЛЮСЯ. Там – мать. Там дочь. Там муж. Понимаешь? А тут – ты. Это кошмар.

САША. Это не кошмар. Это… дружеский визит. Кошмар – это пятнадцать лет без мужчины.

ЛЮСЯ. Ой, без мужчины! Не было мужчины, и ты не мужчина.

САША. Не согласен.

ЛЮСЯ. Нет, в этом смысле все было в порядке. Но есть другие смыслы.

САША (пытаясь обнять Люсю). А ну их, все эти смыслы…

ЛЮСЯ. Отлипни. Одевайся, быстро.

Саша, обиженный, одевается.

САША. Все гонят, все клянут… мучителей толпа… Носок один. Второго нет.

ЛЮСЯ. Ну, я не знаю, ищи.

САША. Нету носка.

ЛЮСЯ. Так пойдешь.

САША. Я не могу без носка. Нога замерзнет.

ЛЮСЯ. Тогда ищи!

САША. Нету!

ЛЮСЯ. Какого черта… Вон твой носок – на шкафу висит.

САША. Как он туда попал?

ЛЮСЯ. Так ты раздевался… в экстазе…

Саша и Люся захихикали.

ЛЮСЯ. Не стыдно – напоил девушку, пристал…

САША. А если у меня страсть запылала?

ЛЮСЯ. Знаю я, что у тебя запылало… Оно от огненной воды у тебя очень пылает.

САША. Не согласен. Я тобой увлекся. Поманило меня!

ЛЮСЯ. Я уже трезвая, так что не вкручивай. Давай уговор, как друзья: головой тряхнули и забыли. Совсем. Навсегда. Хорошо?

САША. Жалко…

ЛЮСЯ. Пошли, я тебя выведу… партизанскими тропами…

САША. Люся, дай щечку…

ЛЮСЯ. В другой раз.

САША. Суровая ты… Поехал, на свою холостяцкую квартирку. А там пусто и голодно… Может, зайдешь? Споем…

ЛЮСЯ. Когда мне по холостяцким квартиркам ходить? Я сутками на работе.

САША. А то заходи…

ЛЮСЯ (подумав). Нет. (Еще подумав.) Нет, все-таки нет. Не надо этого, Саша…

САША. Как скажешь, дорогая… (Задумчиво, в зрительный зал.) Вот ведь эти мосты, а? Каждый раз попадаю в историю… Идти некуда, ложишься где бог постлал – и пожалуйста…

ЛЮСЯ (задумчиво, в зрительный зал). Ладно, бывает… Только мечтать не надо. Десять лет назад тоже, помню, мосты развели, остался у меня один – а потом все глаза проплакала… Ох уж эти мосты…

Саша и Люся уходят.

ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. Будет покой старому человеку? Будет или нет, я вас спрашиваю?!.. А Костя твой и чай весь ночью выпил – грел, грел чайник, шаркал по кухне, как таракан… Физкультуру Кате не забудь положить, мамаша! Побежала, на кривых ногах! А толку что с него, с козла разведенного… Говорила, предупреждала – мосты в два разводят, нет, сидят, ля-ля-ля, тополя, за двадцать лет не наговорились, водки не напились, тоже парочка, гусь и га-гарочка… Вот помру – каждый день меня будешь вспоминать, Людмила, вот попомни мое слово…

Конец первого па-де-де.

Па-де-де № 2

Список Шилкиных

Действующие лица

БОРИС ШИЛКИН

ЭВА ШИЛКИНА, урожденная Эва Шепальска, его жена

Действие происходит в загородном доме Шилкиных, зимой, в наши дни.

Зала в доме Шилкиных. БОРИС ПЕТРОВИЧ ШИЛКИН, солидный, строгий мужчина, в дорогом спортивном костюме и меховых тапочках, пьет чай и читает газету.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Генделевич зашатался, определенно зашатался. Зря Пауковский делает вид, что ничего не происходит. Это может повредить… Придется ехать в министерство на той неделе. Следует напоминать о себе, но не следует суетиться. Генделевич суетился – и что выиграл? Только новых врагов.

Входит ЭВА ШИЛКИНА, привлекательная женщина, немного ленивая и манерная в движениях. Она полька и говорит с легким акцентом.

ЭВА. Боричек, ты завтракал?

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Да, милая, не стал тебя будить. Что-то мне зябко, барахлит котел, что ли? Скажи, чтоб посмотрели.

ЭВА. Так воскресенье, Боричек, Ольга Николаевна только завтра придет… Как я много спала… Ох, эта ваша полярная зима! Я так и не привыкла за пятнадцать лет…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Можно подумать, ты из Эфиопии приехала. Или в Польше и зима лучше?

ЭВА. Лучше… она такая мягкая, ласковая…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Умора вся эта провинциальная Европа. Я вот понимаю, на России можно умом тронуться. Есть от чего. Или там – Америка. Даже Китай. А то – под микроскопом страну не разглядеть, а гонору, а самомнения!

ЭВА. Как это говорится – мал золотник, да дорог. Велика фигура, да дура.

БОРИС ПЕТРОВИЧ. И кто это – дура? Страна, в которой ты благоденствуешь, – дура?

ЭВА. Не мучай меня с утра. Я сказала просто так. Я не хочу спорить, милый. Слушай, этот новый крем, по-моему, дивный… Смотри, как кожа разгладилась!

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Смотри у меня – чтоб без русофобии в моем доме… Ты машину помыла?

ЭВА. Завтра помою…

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Грязнуля… И сережку потеряла мою… знал бы – не дарил… Вот что ты за женщина!

ЭВА. Да, женщина, а ты как думаешь?

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Я с тобой разучился думать… Знаешь, кажется, Генделевич зашатался.

ЭВА. Разве твоего департамента это касается?

БОРИС ПЕТРОВИЧ. Впрямую не касается, но есть косвенные обстоятельства. Некоторые гарантии, некоторые договоренности могут повиснуть в воздухе. Хорошего мало… Устал я от кадровой чехарды. Ничего прочного. Хоть бы годик без тревоги пожить, чтоб все сидели на своих местах… без мельтешни без этой. Опять в министерство ехать…

ЭВА. Когда?

БОРИС ПЕТРОВИЧ. На вторник поеду. В понедельник они там все как собаки некормленые.