Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи

– А может, у тебя что-то не в порядке с нервами? – предположила Лора. – Это вполне может быть после всего того, что ты перенесла. Не бойся, Киона, я уверена, что это продлится недолго. Рядом с тобой находимся мы, и мы готовы тебе помогать и тебя оберегать.

– Лора, прошу, не относись ко мне как к жертве. Вы все уж слишком добры ко мне. Я этого не заслуживаю. Папа, тебе следовало бы оттолкнуть меня, когда я бросилась тебе на шею, и дать мне пощечину. Никто не стал меня ни в чем упрекать – ни ты, ни Мин, ни Тошан. А вот бабушка Одина отругала бы меня, наказала бы или же перестала бы со мной общаться. Она ведь предупреждала меня насчет Делсена, а я ее не послушала. Я предала ваше доверие ко мне, я сочла себя способной оказаться сильнее обстоятельств, и обстоятельства обратились против меня. Демоны очень сильны.

Констан, сидя на коленях у Тошана, начал плакать, испугавшись напряженного выражения лица Кионы и слов, которые она только что произнесла. Мадлен тут же стала извиняться:

– Ой, простите, мне следовало уложить его спать одновременно с Катери. Пойдем, мой мальчик, я спою тебе колыбельную. Ты поел достаточно и наверняка уже хочешь спать.

Как только индианка увела Констана, Лоранс продолжила прервавшийся разговор.

– Киона, обладать способностью читать мысли других людей – это никакая не кара. Мне бы это понравилось. Я благодаря такому дару узнала бы очень много интересного.

Произнеся эти слова, она покосилась на Овида.

– Много интересного из числа того, чего тебе знать совсем не обязательно, – фыркнула Лора. – Я согласна с Кионой: это неприлично и гнусно! У каждого есть право на свой тайный сад. Бадетта, вы со мной согласны?

– Представляю себе, как это стеснительно и для того, кто читает чужие мысли, и для того, кто знает, что его мысли уже не являются больше его личной тайной.

Шарлотта, сидящая молча, поняла, почему Киона пообещала ей сказать то, что она, Шарлотта, хотела узнать. Это имело отношение к плоду, который она носила в своей утробе. «Господи, сделай так, чтобы этот ребенок был от Людвига! Умоляю тебя! Я не смогу любить этого малыша, если он родится как результат моей ошибки – очень большой ошибки», – подумалось Шарлотте. Она впилась взглядом в лицо Кионы, ожидая от нее немедленного ответа.

Однако Киона только что усадила себе на колени фокстерьера и стала его гладить. «Ты, Фокси, мечтаешь вернуться на берег озера, побегать по песку и гальке и поймать одного из тех маленьких грызунов, которым все время удается от тебя улизнуть. У тебя это получится!»

– Ну и о чем, черт возьми, думает твой зверек? – насмешливым голосом спросил Онезим.

– О своем секретном саде, – ответила Киона. – Но я о нем ничего говорить не стану.

– А что там происходило дальше с Делсеном? – поинтересовалась Мари-Нутта. – Ты навещала его в больнице в Торонто?

– Нет, я не хочу его больше видеть! – с горячностью ответила Киона. – Он будет жить, но далеко от меня.

– Ну все, хватит! – неожиданно воскликнула Эрмин. – Для Кионы уж слишком болезненны воспоминания о том, что ей пришлось недавно пережить. Поэтому, чтобы удовлетворить любопытных, я сейчас сама кое-что расскажу. Киону освободили в прошлую пятницу, после того как она провела ночь в полицейском участке. Мы встретились с судьей, которому были сообщены все обстоятельства дела и который счел, что Киона находилась в ситуации необходимой обороны. Прежде чем отправиться в обратный путь, мы поехали на строительную площадку, чтобы вернуть чете Фан велосипед. Ли Мэй Фан не стала подавать заявление в полицию: она решила, что Киона одолжила велосипед. В общем, этот злополучный эпизод в жизни Кионы закончился. Делсена, как только он выздоровеет, посадят за решетку.

Прежде чем произнести эту короткую речь, Эрмин встала. В мягком свете фонарей она – светловолосая и розоволицая – выглядела великолепно, а решительное выражение лица придавало ей высокомерный вид.

Жослин, позволив себе поаплодировать, громко сказал:

– Браво, моя дорогая, больше нет нужды вспоминать те ужасные дни… А может, ты споешь нам арию из какой-нибудь оперы?

– Но не прямо сейчас! – вмешалась в разговор Киона. – Я еще не закончила. Вы должны меня выслушать. Когда я удрала со строительной площадки, украв при этом велосипед, я была уверена, что убила Делсена. Мысль об этом доставляла мне мучения, поскольку я уехала вместе с ним только потому, что полагала, будто ему угрожает опасность. Серьезная опасность. У меня было видение, что он лежит на земле, а под его головой – лужа крови. Я отправилась вместе с ним в Онтарио только ради того, чтобы ничего подобного не произошло, чтобы спасти его. Я предполагала, что он может подраться с кем-нибудь или же что с ним может произойти несчастный случай. Однако в действительности главной угрозой для него оказалась я, потому что именно я ударила его топором. Я все никак не могла свыкнуться с этой мыслью. Я чувствовала себя погубленной и – самое главное – недостойной того, чтобы снова появиться перед вами, обнять Катери и Констана, опять стать частью вашей жизни. Я, когда уезжала с Делсеном, взяла с собой все свои сбережения, а потому решила, что отправлюсь на поезде куда-нибудь далеко, на Аляску, и устроюсь там где-нибудь на работу. Однако усталость сыграла со мной забавную шутку: я, сама того не желая, проспала целые сутки в хижине, стоящей на участке, принадлежащем мистеру Джонсону. Там я, убедив всех и саму себя в том, что теперь я Боб, а не Киона, смогла восстановить свои силы. Знаешь, Мари-Нутта, мне так хотелось быть парнем, что я, наверное, сумела изображать парня очень убедительно. Эбби ни в чем ни разу не усомнилась.

Последовало долгое молчание, когда все думали о том, что так терзало Киону, а именно – о ее отношениях с Делсеном, ее страхе, ее боли и реальных причинах того, почему она ударила Делсена топором.

– Ну хорошо, дебаты закончены! Жосс, еще шампанского! – потребовала Лора.

– У вас завтра утром наверняка будет болеть голова, мадам Шарден, – пробормотал Онезим, который и сам уже опорожнил немало бокалов с шампанским.

– У тебя тоже, приятель, – усмехнулся Жослин. – Даже и не думай сегодня садиться за руль своего драндулета! Ночевать тебе придется здесь.

– Нет, я должна буду вернуться сегодня домой, я это обещала Людвигу! – запротестовала Шарлотта.

– Знаешь, твой немчик сможет подтереть задницы вашим шалопаям не хуже тебя! – замотал головой ее брат.

Эстер громко расхохоталась. Она уже привыкла к местной манере выражаться, и та уже не вызывала у женщины никаких эмоций, но вот высказывания Онезима легко могли поколебать ее невозмутимость.

– Простите меня! – сказала она, смутившись. – Может быть, все дело в шампанском, но я так не смеялась вот уже несколько лет.

Овиду она показалась еще более красивой с ее белоснежными, как фарфор, зубами и маленькой морщинкой у краешка тщательно накрашенных губ.

«Господи, сделай ее счастливой! – подумала, глядя на Эстер, Киона. – И как только одни люди могут совершать зверства по отношению к другим людям? Кто из присутствующих может в полной мере представить себе все то, что перенесла Эстер? Она не хочет об этом рассказывать, и я ее понимаю. Мне вот захотелось рассказать о своих злоключениях, но какой в этом был смысл? Это ведь самая обычная житейская драма. Одна из тех драм, которые неоднократно случались на протяжении многих веков: пьяный парень пытается изнасиловать девушку, которая, как он считает, принадлежит ему… Впрочем, нет, наши предки не пили спиртного. Это бледнолицые, прибыв сюда, на эту землю, приучили их употреблять алкоголь. А моя мама полагает, что я спасла Делсена!»