Чтобы встретиться вновь - Джулиана Грей

Знакомый голос деда загремел с края террасы:

– Я мог бы спросить об этом же вас, Сомертон. Боже правый, как же вы умудрились все это запутать и испортить!

– Все это? О чем речь? – требовательно спросил Роланд, шагнув вперед и скрестив на груди руки. Что ему говорил Биддл? Что Сомертон послал каблограмму герцогу Олимпии сразу же, как приехал во Флоренцию. А связь Олимпии с замком Святой Агаты – это что такое? Он слишком хорошо знал своего деда, чтобы понять – все эти обрывки информации не могут быть простым совпадением.

Герцог остановился и оперся на трость с золотым набалдашником, переводя взгляд с Роланда на Сомертона и обратно. Разумеется, это была всего лишь поза. Роланд отлично знал, что герцог прекрасно может стоять сам, без помощи трости. Он силен как бык.

– О чем речь, дед? – сердито повторил он.

Взгляд герцога метнулся к нему.

– Может быть, наш добрый друг граф потрудится объяснить. А, Сомертон? Что скажете?

– Не понимаю, о чем вы, – ответил Сомертон.

Роланд не мог видеть его лицо, но поза была исключительно агрессивной: ноги расставлены, руки скрещены, лоб выдается вперед, как у древних воинов.

Герцог вздохнул.

– Да ладно вам, голубчик. Я слишком стар и сварлив для таких игр. Когда много лет назад я согласился расчистить для вас поле…

– Что? – Роланд резко шагнул вперед. – Что ты сказал? Расчистить поле?

– Сомертон? – позвал герцог, но граф только яростно помотал головой.

– Говорите же кто-нибудь! – угрожающе прорычал Роланд, в общем-то даже похоже на его обычную ленивую растяжечку, только очень низким голосом. Он посмотрел вверх, на холм, где Лилибет, стоя на коленях, прижимала к себе Филиппа, встревоженно наморщив лоб.

– Ну что ж. Раз уж граф отказывается говорить об этом сам… – Герцог положил и другую руку на набалдашник трости, словно собираясь приступить к долгому рассказу. – Думаю, ты будешь очень сердиться, Роланд, мой мальчик, так что избавь меня от своих проклятий, пока я не закончу.

– Говори, дед!

Пожатие плечами.

– В действительности все очень просто. Сомертон, мой друг и коллега, семь лет назад обратился ко мне с предложением, показавшимся мне на тот момент весьма удачным, – вписать твое имя в список сотрудников Бюро как рекрута с выдающимся потенциалом. В Норвегии как раз возникло щепетильное дело, к которому военно-морское министерство не должно было быть причастным ни под каким видом. А ты, Роланд, подходил просто идеально.

– Клянусь Богом! – проскрипел Роланд.

Олимпия выставил перед собой руку.

– Пусть я старик, но не дурак и прекрасно понял истинную мотивацию, скрывавшуюся за предложением коллеги. Но, видишь ли, я с ней согласился.

Роланд сжал кулаки. Перед ним постепенно разворачивалась чудовищность происшедшего – со всеми его последствиями.

– Ты согласился? Ты позволил мне шагнуть в ловушку, позволил уехать, отлично зная, что…

– Ты был слишком молод для женитьбы, мальчик мой, – отрезал герцог. – Слишком молод! И жизнь вел праздную и бесцельную. Вовсе не подходящий муж для такой женщины. – Он кивнул в сторону Лилибет. – Через какой-нибудь год тебе бы стало скучно, ты не находил бы себе места. И сделал бы ее несчастной.

– Не настолько несчастной, как удалось ее мужу, – горько возразил Роланд.

И тут Сомертон взорвался:

– Да будь ты проклят!

– Но это правда! Она шесть лет провела в аду, и только потому, что ты решил, будто я не готов к женитьбе! О чем, дьявол тебя побери, ты вообще думал, отдавая ее этому человеку? Мы любили друг друга, мы…

– Да-да. Любили и прочая чушь. Очень трогательно. Оглядываясь на прошлое, думаю, я мог бы рассудить и потолковее. Но ты не можешь отрицать, дорогой мой мальчик, – более мягким тоном продолжил герцог, – что это было время созидания. Теперь ты в десять раз лучше, чем был тогда. Тогда за душой у избалованного Роланда не имелось ничего, кроме привилегий и титула. Тебе требовался вызов. Требовались трудности.

– Да кто ты вообще такой, чтобы решать за меня? Кто такой, чтобы решать за Лилибет?

Герцог опять положил обе руки на набалдашник трости. Его голубые глаза вглядывались куда-то в даль.

– Я женился в восемнадцать, – сказал он. – Результат оказался безрадостным.

– Я не герцог Олимпия, – тихо произнес Роланд.

– Это так. – Герцог повернулся к Сомертону. – А вы, молодой человек? Умудрились испоганить все, верно? Я сложил к вашим ногам такой приз, – он махнул рукой на склон холма, на Лилибет, – а вы понятия не имели, как с ней следует обращаться. Вы и ваши чертовы шлюхи, Господи Боже. Вас бы нужно выпороть.

– А ну послушайте… – начал было Сомертон.

– Да еще и ваш заговор против моего внука. – Герцог свирепо воткнул трость в землю. – Против того самого человека, которого вы же предложили для работы в Бюро. Того же человека, у которого я помог вам отбить невесту! Вам много за что придется ответить, клянусь Богом!

Роланд ударил себя кулаком по ладони.

– Вам обоим за многое придется ответить! Ты! – Он резко развернулся к Сомертону, схватил того за рубашку и зарычал: – Ты украл ее у меня, ты, грязный мерзавец! Обманутый муж, будь я проклят! Она была моя!

– А ну повтори, – угрожающе прорычал Сомертон. Черные его глаза пылали яростью. – Повтори это, Пенхэллоу!

Роланд еще сильнее стиснул его рубашку, почти коснувшись носом носа графа.

– Да я буду это повторять до Страшного суда! Я…

Герцог решительно ткнул тростью между ними.

– А ну, юные болваны, – резко сказал он. – Прекратите немедленно. Только не на глазах у женщин и детей.

Роланд еще раз хорошенько тряхнул Сомертона и отпустил. Они отошли друг от друга – дыхание тяжелое, походка настороженная, в точности как псы на ринге.

– С грехами прошлого покончено, – твердо сказал герцог. – Этого уже не исправить. И ничего не поделаешь.

– Я скажу вам, что с этим можно сделать, – заявил Сомертон. – Я разорву его на чертовы кусочки…

– Не разорвете. Какая, черт возьми, от этого польза? Все кончено, Сомертон. Вы свой шанс упустили.

– Честь, Олимпия. – Граф презрительно усмехнулся. – Возможно, для вас обоих это понятие незнакомое, но я ценю его очень высоко.

– Честь? Да ты не знаешь, что это означает! – воскликнул Роланд. – Какая честь требует разрушить жизнь других ради того, чтобы пролить бальзам на свою уязвленную гордость? Порядочный человек поступил бы как раз наоборот. Порядочный мужчина позволил бы своей несчастливой жене сделать собственный выбор. Порядочный мужчина совершил бы поступок великодушный, а не подлый.

– Я… – Сомертон осекся. Он смотрел в пространство между Роландом и герцогом, напрягая плечи, как при осаде, смотрел вверх на холм, туда, где его жена и сын стояли, обнявшись, у входа в лабиринт и глядели вниз, на них.