Я дрался на штурмовике. Обе книги одним томом - Артем Драбкин

– Распространено мнение, что в штурмовой авиации на одного погибшего летчика приходилось семь погибших стрелков. Аргументы такие: летчик вроде как в броне сидит, а стрелок, он там в хвосте, и у него только это по пояс прикрыто.

– Сколько-сколько? Я, может быть, буду и не совсем точен, но не помню, чтобы у нас кто-нибудь из стрелков погиб, а летчик живой прилетел. И гибли, и без вести пропадали экипажами. (Известные потери всего 73 летчика, 45 стрелков. В 1944 году летчиков – 31, стрелков – 29. – Р. О.)

– Вопрос о вашем инструкторе Ляпине. Когда он погиб: до того, как вы в полк пришли, или уже при вас?

– Я слыхал, что он поехал из училища на стажировку на фронт. Потренироваться, посмотреть… А то они в тылу кружатся вокруг аэродрома. Взлет – посадка, взлет – посадка, и больше ничего. Когда я прибыл в полк, сразу спросил про Ляпина. Мне отвечают: «А он погиб вчера или позавчера. Где-то в районе Любань – Тосно. Не вернулся. А как погиб и не знаем». Получилось буквально так: я прибыл, а он погиб.

– Вы помните, когда вы получили Ил-10?

– В самом конце войны. И он нам не понравился почему-то. Он какой-то вертлявый, особенно на посадке. Мог и упасть.

Я летал на Ил-2, а потом на Ил-10 полетал, но он быстро ушел… Их почему-то убрали, или мы их сдали, я не помню.

– А на что пересели после них?

– После них? На Ли-2. Как война кончилась, части стали расформировывать. Я был тогда замкомэск, капитан. Пришел к начальнику отдела кадров 13-й воздушной армии полковнику Ростову. Он говорит: «Авиации слишком много, мы демобилизуем и увольняем. Теперь народное хозяйство и жизнь надо налаживать. У меня для тебя нет места».

Я говорю: «Я никуда не уйду. Я еще пацаном хотел быть летчиком. А теперь, когда я научился всему, ты меня хочешь списать. Дембель не пройдет. Буду сидеть за штатом и ждать. Согласен на любое место, лишь бы летчиком».

Я через два месяца пришел к нему – «Нет мест». Два месяца мне зарплату платили, потом только за звание. Я еще месяц сижу, жду. Нет места. Но я решил: буду год сидеть, без всякого пособия, но буду летчиком. Все равно буду! И только через четыре месяца нашли мне место вторым летчиком Ли-2 в «придворную» эскадрилью Ленинградского военного округа, базировалась здесь в Левашово. Командиром корабля у меня был Никольский.

– Как вы узнали, что закончилась война?

– Это такое ликование народа! Были в Эстонии. В четыре часа утра мы спим, расквартированные были по домам, к эстонцам. Окна приоткрыты, тепло, май месяц. И вдруг слышим, стреляют. Стрельба идет, зенитки стреляют, пулеметы стреляют, пистолеты. Все, что есть, стреляет на улице. И народ кричит… Потом в шесть часов по радио объявили: «Великая Отечественная война, которая длилась столько лет, сколько-то месяцев и суток – закончена!» О! Тут все целоваться. И мужики, и женщины, и пацаны, знакомые и незнакомые, все обнимаются, целуются. И тут же появилась выпивка. А у эстонцев их «конек» – это самогонка, причем она действительно хорошая. Появилась сразу тут же, прямо на улице, самогонка рюмками, бутылками… И все за одно: «За Победу!» Да… Победа… А сколько ребят не дождались…

Зовут меня Яковлев Владимир Осипович, а раньше я был Рак Владимир Осипович. Фамилию поменял – жене не понравилась, а мне какая разница… Теперь все меня знают как Яковлева. И товарищи-фронтовики тоже так зовут.

Родился я 22 марта 1925 года в городе Гатчина. Мама была домохозяйка, а отец работал на железной дороге машинистом. Я самый младший. Семья большая была – шестеро детей… Но в семье был достаток. Держали овец, кур, поросенка, питались хорошо…

До войны я учился здесь, в Гатчине, во 2-й школе, а сейчас это 4-я средняя школа. Окончив пять классов, поступил в ремесленное училище. А потом в 1940 году нас отправили в Волховстрой, в Волховское ремесленное училище. Там на заводе я должен был учиться плавить алюминий… Но случилось так, что я ремесленное училище закончил в другом городе и стал слесарем-инструментальщиком.

Когда началась война, нас эвакуировали в Кузбасс, в город Сталинск, сейчас – Новокузнецк. Окончил училище с отличием, и меня оставили работать мастером производственного обучения. Преподавал технологию, вел практику…

– Как вы узнали, что война началась?

– В Волховстрое, в ремесленном училище по радио объявили: «Война! Немцы напали на Советский Союз». Паника возникла, ребята убегали по домам. А я был дисциплинированный – остался, никуда не побежал. Я «в сорочке родился» – те, кто домой убежал, в плен попали, а мы поехали в Кузбасс.

– На каком производстве вы оказались?

– Мы производили военную продукцию. Нам прислали специальные приспособления и штампы. Штамповали и собирали авиационные пулеметные ленты для крупнокалиберного УБ Березина…

Дважды меня вызывали в военкомат, но начальство оформляло мне броню. А я на фронт хотел. У меня все три брата были на фронте, самый старший и двое двойняшек с 1921 года. А мама у немцев в плену…

Весной 1943 года я перебрался на частную квартиру Марии Ивановны Ефимовой, и на мой новый адрес пришла повестка из военкомата. Я про нее никому в ремесленном училище не сказал. Ну что еще мне оставалось делать, чтобы призвали… Пришел в военкомат и говорю: «Я не могу оставаться в тылу. У меня вся семья на фронте, а я вроде как в бегах…»

Мне ничего не ответили, но как только получили документы из ремесленного училища (а данные на меня были хорошие), меня отправили в Троицкое авиационное училище. Это под Челябинском, называлось «летное училище стрелков-радистов». (Правильно – Челябинская Краснознаменная военная авиационная школа стрелков-бомбардиров. – О. Р.)

– Как вы относились к тому, что немцы аж до Волги дошли?

– Пораженческих настроений не было. Ведь когда неожиданно нападают, конечно, больше шансов завоевать, оккупировать большую площадь. Но положение на фронте беспокоило. И когда мы втянулись в войну, когда сказали, что «Родина-мать зовет», все пошли добровольно. Пошли и четырнадцатилетние… Им говорили: «Вы дорастите до возраста самостоятельного, и вас призовем…»

А нам казалось – вот нас отправят на помощь, а уж мы-то немцам покажем!

– Каковы были бытовые условия, пока вы работали мастером?

– Бытовые условия у нас были хорошие. Было и общежитие, и заводская столовая с трехразовым питанием. Обуты, одеты, теплая одежда была, правда, шапок еще не было. Были фуражечки с наушниками от мороза. Перчатки давали, носки. Все делалось, чтобы молодежь работала спокойно, с чистой душой.