Место для нас - Фатима Фархин Мирза

– Мне показалось, что ты передумал, – прошептала она.

– Мне тоже так казалось.

Он не знал, почему так отчаянно лжет, но она рассмеялась.

– Сколько у нас времени? – спросила она.

Слишком мало. Но он пожал плечами. Они уселись на цемент, скрестив ноги так, чтобы не сидеть прямо напротив друг друга. Скорее всего, служащие отеля сюда приходили курить. Место не просматривалось из отеля и вообще из любых окон.

– В таком случае давай не будем тратить время зря и поговорим откровенно, – предложила она.

Все та же Амира: берет на себя ответственность, заявляет о своих планах, настолько убедительно, что все окружающие верят, будто хотели именно этого, еще до того, как она предложила.

– Сколько же времени прошло? – спросил он.

– Три года. Может, больше, – ответила она не задумываясь. Атмосфера между ними изменилась по сравнению с той, которую он помнил. Раньше была только нежность. Но сейчас появилось напряжение. Он остро чувствовал как ее тело, так и свое. Конечно, он ощущал это и раньше. Но что‐то в ее голосе, взгляде, которым она смотрела на него, а потом отводила глаза, заставляло думать, что теперь вовсе не так уж и невозможно протянуть руку и коснуться ее. Они полюбили друг друга совсем детьми и были такими юными. Теперь, оглядываясь назад, он это понимал. Иногда в его нынешней жизни ему казалось невероятным, что возможно так горячо любить друг друга вовсе без прикосновений. Но это прошлое. Сегодня на ней блузка с глубоким вырезом, приоткрывающим тень груди. Он глянул на свои руки, лежавшие на коленях.

Сейчас они оба, должно быть, стали другими людьми. Но то, что он испытывал к Амире… Словно все это время он берег ее в каком‐то уголке сердца. Ничего не изменилось, и, увидев ее сейчас, он понял: ничего и не изменится. Он может вернуться к ней в любом возрасте и чувствовать то же, что чувствовал всегда. Амар знал с уверенностью, смущавшей его: не важно, если он в один прекрасный день влюбится и женится. Любовь к Амире останется неизменной и всегда будет существовать как будто сама по себе. И если когда‐нибудь они возобновят отношения, даже пусть всего на один день, если когда‐нибудь она позовет… Грех не грех, если совершен ради нее. Риск не риск.

– Что ты решила изучать? – спросил он.

«Ты любишь просыпаться, когда весь мир еще спит?» «Когда ты была маленькой, ты представляла, что луна следует за тобой?»

– Психологию. С упором на развитие детей.

– Уже закончила университет?

Амира покачала головой. Осенью она поступила в аспирантуру и хотела заниматься исследовательской работой. Она спросила, что изучает Амар. Не дождавшись быстрого ответа, она расстроилась. Это было видно по ее лицу. Подобно его матери, она была очень осторожна и не знала, о чем спрашивать.

– Мне пришлось работать. Но теперь я отложил немного денег и хочу попробовать вернуться в университет.

Все это было правдой. Сейчас он хотел одного: быть с ней честным. Он уже проиграл. Ложь ничего ему не даст, ничего не позволит отыграть.

– Мама и папа однажды упомянули, что ты в Индии.

Она передвинула браслеты вниз, потом снова наверх. Их изгибы поблескивали в темноте.

– Я не был в Индии.

– Я так и поняла, – сказала она и улыбнулась, словно гордясь своей интуицией. Похоже, она расслабилась, когда услышала правду. Ее глаза во мраке были большими, как у кошки.

– Что еще ты поняла?

Она пожала плечами:

– Просто представить не могла, что тебя убедили сделать что‐то такое, чего ты делать не хотел.

Амар молчал. Он хотел измениться ради нее.

– Итак, – сказала она, на этот раз нежно, задавая единственный вопрос, которого не задал бы никто другой, – где ты был?

Листья кружили в воздухе, прежде чем разлететься в стороны. Жемчужинки, свисавшие с ее серег, подрагивали.

– Все было плохо после того, как мы расстались, – сказал он. – Ты же меня знаешь.

Она поморщилась. Он слышал шорох листьев и гадал, такой ли безболезненной будет исповедь Амире.

– Я не мог учиться и не мог сосредоточиться. Ругался с отцом гораздо сильнее, чем говорил об этом другим. Много пил и хотел попробовать что‐то посильнее.

Он помедлил, не зная, как продолжать. Много лет он скрывал от нее свои привычки, но боялся, что она знала. Он всегда думал, что именно поэтому она порвала с ним. Что всему причиной не ее родители, что это просто предлог, поскольку она почти не думала о родителях, пока длились их отношения. Просто она сама устала ждать его.

– Становилось все хуже. И скандалы с отцом были все страшнее. Я чувствовал, что не в себе. А если это и был я сам, то я себя не узнавал.

Звук открывающегося сейфа. Бледное мамино лицо в коридоре. Хадия, спрашивавшая, не видел ли кто‐нибудь ее часы. Амира смотрела на него со страхом и тревогой, и такая реакция щекотала нервы. Даже если эта реакция – просто сочувствие, ничего личного.

– Прежде чем уйти из дома, я стал принимать таблетки, чтобы заглушить голос в голове, который твердил: ты согрешил, ты согрешишь снова, ты отщепенец, отрезанный ломоть. Наконец я почувствовал, что у меня нет иного выбора. Что хочу этого и ничего больше. Один скандал с отцом я не мог ни забыть, ни простить себе. И я перебрался в Лос-Анджелес. Не был уверен, что останусь там, но остался. И сейчас там живу. Трудно вспоминать тот первый год. Я находил временную работу. Помогал перевозить мебель. Водился с теми, кого мама называла дурной компанией. Но года два назад я встретил того, кто помог мне очиститься. Повезло. Тот голос наконец стих, и я почувствовал, что могу дышать. Не легко дышать – просто дышать. И теперь я часто гуляю один по берегу океана, смотрю на пейзаж, ни о чем не думаю. Не могу это объяснить, Амира, но все поменялось. Не то чтобы там я чувствую себя как дома. Но по крайней мере там я не единственный отщепенец.

Он не ожидал, что хотел поделиться всем этим с ней, но удивился тому, что не упомянул, кто же помог ему выбраться. Понял, что не хочет называть ее имени. При мысли о ней в присутствии Амиры все, что он испытывал за последний год к той женщине, словно усыхало. Сжималось.

– Не понимаю, – все, что она сказала – так тихо, что с губ срывались не слова, а что‐то вроде шелеста. – Очистился?

Возможно, ему нужно было просто с кем‐то поделиться или посмотреть, как исказится ее лицо тревогой, или показать то, что будет преследовать ее так же, как ее образ преследовал его все эти годы. Он закатал рукав рубашки и показал ей руку. Даже в темноте была видна россыпь точек, отмечавших путь вены.

«Темная маленькая точечка. Несмываемое пятно. Такое тяжелое и черное, что не может отличить добро от зла».

– О, Амар, – прошептала она.

И коснулась его руки. Руку, а потом и все тело прошило электрическим током. Он отшатнулся, опустил рукав и снова застегнул манжету. В ее глазах блестели слезы.