Рождественские тайны - Донна Ванлир
Шрифт:
Интервал:
На тридцать второй день врачи стали выводить его из комы. Ночью на тридцать четвертые сутки после ранения у Кайла дрогнула рука. Я вскочила с кресла, прильнула к нему, держа за руку. Он ответил на мое пожатие, и я погладила его по лицу.
– Кайл, это я. Можешь открыть глаза? Видишь меня?
Наверное, веки казались ему каменными, так долго он их открывал. В конце концов, Кайл справился с этим и попытался улыбнуться.
Он очень удивился, когда увидел докторов. Кайл думал, мы одни. Вот только не знал, где именно. Он попытался что-то сказать, но слова не выговаривались, и я видела по взгляду, что его это удивляет. Врачи постарались объяснить, что с ним случилось.
– Больше никто серьезно не пострадал, Кайл, – сказала я. – Только легкие раны.
Прошло не меньше недели, прежде чем я осмелилась рассказать ему о мальчике.
– Он пытается говорить, – улыбнулся доктор. – Это хороший знак.
Когда мы остались одни, я склонилась над Кайлом и поцеловала его.
– Я знаю, ты выкарабкаешься! Воспрянешь из пепла и запоешь.
Глаза Кайла оставались неподвижными, но взгляд был осмысленным.
– Помнишь? Помнишь петуха? Так вот это ты! Ты встанешь с постели, будешь говорить, ходить и водить машину. Слышишь?
Он пролепетал что-то невнятное. Я вытерла слезы.
– Ну конечно! Ты же никогда ко мне не прислушивался! Так с чего теперь вдруг начинать? Правда?
Один уголок рта Кайла пополз вверх, и я поцеловала его в голову с той стороны, где виднелась вмятина.
– Помнишь зеленый внедорожник? Советовала ведь не покупать! И что?
Взгляд Кайла погрустнел.
– Он дважды заглох посреди шоссе. Дважды! А оранжевая рубашка! Я говорила, что оранжевый ужасно на тебе смотрится. И что же было потом? Тебя вечно принимали за дорожного рабочего.
Он снова попытался улыбнуться, а я крепко сжала его руку.
– Но на этот раз ты будешь меня слушаться! Даю вам восемь недель на выздоровление и возвращение домой, сержант Дэниелс!
Кайл закрыл глаза. Я знала, что перед его внутренним взором проносились обрывки видений и воспоминания. Он вспоминал меня, детей и злополучную оранжевую рубашку, в которой можно было перекрыть движение.
– Макс!
Я подпрыгнула в кресле рядом с постелью Кайла, посмотрела на него. Было далеко за полночь, и он лежал с закрытыми глазами.
– Макс! Макси!
Макс – наша первая собака, большой любвеобильный метис лабрадора. Прошло два дня с тех пор, как муж вышел из комы, и это были первые внятно произнесенные им слова. Я громко рассмеялась и сказала ему, мы попозже еще обсудим, как так получилось, что он выговорил имя собаки раньше, чем мое.
Я больше так и не уснула: все утро наблюдала за Кайлом, молясь о том, чтобы, проснувшись, он заговорил и захотел поставить меня на место. Я внимательно на него смотрела, когда он открыл глаза.
– Жук, – произнес он.
Я покатилась со смеху. Сначала собака, а вот теперь жук!
Слово прозвучало хрипло, сонно, невнятно, но я смогла его разобрать.
– Яблоко, – сказал он.
Безудержно смеясь, я позвала доктора.
– Генерал.
Дома Кайл постоянно называл меня генералом, намекая на то, что я им командую.
– Ну вот ты и заговорил, – сказала я, легла с ним рядом и поцеловала.
Когда в течение следующих нескольких дней Кайл научился составлять длинные сочетания слов, он стал расспрашивать меня о нашей совместной жизни. Имя Эммы он вспоминал десять минут, а вот как зовут сына, так и не вспомнил. Откровенно говоря, про Итана он вообще забыл. В конце концов, он смог произнести «Эмма», а вот выговорить «Итан» ему стоило большого труда – пришлось повозиться со звуками. Я почти целый день показывала ему разные предметы и называла их. Он повторял за мной: чашка, вода, лед, лампа, одеяло, подушка, носки, нижнее белье, нос, рука, волосы, кофе, яйца. Мы снова и снова повторяли одни и те же слова, потому что многие из них Кайл произносил совсем неразборчиво. Первые несколько раз, вспоминая алфавит, ему приходилось долго бороться с каждой буквой, но уже спустя несколько попыток от A до Z он добрался меньше, чем за десять минут.
Физиотерапевт каждый день работал с его конечностями, чтобы помочь восстановить силы, и Кайл все больше и больше преисполнялся решимости самостоятельно встать с постели. В День благодарения я присела к нему на кровать, и мы вместе позвонили маме – узнать, как там дети. После взрыва прошло больше двух месяцев; Кайл впервые за это время попытался поговорить с детьми. Ему казалось, что он хорошо все выговаривает, но дети понимали его с большим трудом. Когда стали прощаться, он промолчал. Я знаю, какие мысли его одолевали.
– По телефону бывает плохо слышно, – сказала я.
До конца дня Кайл не произнес ни слова. Я знала – телефонный звонок его здорово вымотал. На следующий день он проснулся, посмотрел на меня и заявил:
– Тебе нужно ехать домой.
Я положила руку ему на макушку, на едва пробившиеся волоски.
– Что?
Его голубые глаза подернулись влагой.
– Чем дольше ты здесь…
Он запнулся, отыскивая нужные слова.
– Они подумают, что я умираю.
Я поняла, что он имеет в виду детей, и начала спорить, мол, мама их убедит, что он с каждым днем набирается сил, однако Кайл меня остановил:
– Мои родители здесь. Поезжай. Отправь их в школу.
Я свесила ноги с кровати, посмотрела на него.
– Нет, Кайл!
– Они будут торопиться… – Он умолк, задумался. – Работать… – Взглянул на меня. – Когда много всего делаешь, как это сказать?
– Будут заняты.
– Они будут заняты и не примутся думать, что я умер. Сейчас они сидят дома и думают о худшем.
Я знала, что Кайл отчасти прав. Мы с детьми всегда нервничали, когда он возвращался домой после многомесячных отъездов. У нас формировался свой уклад, при котором мы привыкали обходиться без него и боялись, что он будет чувствовать себя брошенным и ненужным в нашей повседневной жизни. Я не могла вообразить, как Эмма с Итаном представляют себе его возвращение сейчас, когда он так искалечен. Дети
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!