Тамбовский волк - Виктор Юнак

— Тогда так! — начал раздавать команды первый коммунист, взявший на себя командование. — Хозяин сейчас запрягает лошадь и везёт товарища Полатова в Карай-Салтыковскую больницу. А мы с вами, товарищи, все в погоню за бандитами. Мы должны их поймать и отомстить за нашего старшего товарища.

— А кто поедет в больницу?

— Я же говорю, товарища Полатова повезёт один хозяин дома.

Коммунисты помогли хозяину вывести из стойла лошадь, запрягли её, осторожно положили в повозку Полатова и после этого удалились во тьму, в сторону леса, куда и бежали антоновцы.

Хозяин же вывел лошадь за деревню, перекрестился, стеганул её плетью, чтобы шла вперёд, а сам тоже подался в леса. Естественно, лошадь никуда не доехала, утром её нашли на другом конце деревни. Полатов же, не приходя в сознание, умер. Да и инжавинские волостные партийцы не смогли даже догнать антоновцев.

А те, только им ведомыми тропами, благополучно к рассвету добрались до Иноковки, где у Токмакова был свой дом. Никем не замеченные, они пробрались в избу и, закрывшись на все засовы, залегли спать.

Однако, спустя сутки, по следам на снегу, их выследили. Были срочно мобилизованы все местные коммунисты и милиционеры из волости. И этот дом окружили. Каждое окно взяли на мушку. Казалось, уже всё: не уйти на этот раз Антонову. Начальник милиции даже заулыбался от хорошего предчувствия.

Милиционеры забарабанили в дверь.

— Открывай, Токмаков! Мы знаем, что ты здесь, — закричал секретарь местной партячейки. — И не дури! Дом окружён, вам никуда не деться.

Но в ответ было молчание. Секретарь партячейки переглянулся с начальником милиции.

— Придётся поджигать, — пожал тот плечами. — Давай! — скомандовал он.

Дом тут же обложили специально заранее приготовленной соломой и облили керосином. Всё это делали осторожно, стараясь не привлекать внимания сидевших в доме антоновцев. Кто-то чиркнул спичкой, и огонь тут же вспыхнул в этот морозный безветренный день, с удовольствием пожирая крепкое бревно, из которого был сложен токмаковский дом. К месту пожара тут же набежала толпа крестьян, повинуясь старому неписанному правилу: если у кого-то загорелась изба, нужно немедля бежать её спасать, ибо огонь легко может перекинуться на другие дома. Но в десятке метров от горевшего дома крестьян остановили вооружённые милиционеры.

— Товарищи крестьяне! Мы вынуждены пойти на крайние меры и поджечь дом, в котором засели бандиты, убивающие и грабящие вас же, мужиков, не щадящие при этом ни баб, ни детей. Кто попробует начать тушить пожар, будет тут же арестован, как пособник бандитов.

После таких слов, естественно, пыл у мужиков сразу же погас и они, словно заворожённые, только и смотрели на полыхающее пламя, языки которого вздымались к небу всё выше и выше.

Антоновцы, однако, не предпринимали никаких попыток сдаться. Начальник милиции начал было даже уже сомневаться, есть ли кто в доме. Но как раз в этот момент открылись сразу три окна, из которых в толпу милиционеров и коммунистов полетели бомбы. В толпе началась паника и суматоха. Воспользовавшись этим, братья Антоновы с Токмаковым выскочили из дома и, бросая в разные стороны гранаты, прокладывали, таким образом, себе путь. Никто не успел даже выстрелить. Когда же опомнились, антоновцы уже исчезли.

В очередной раз Антонов продемонстрировал коммунистам, кто является истинным хозяином положения. Волк снова оказался хитрее охотников.

И всё-таки Антонов где-то в подсознании испугался. Возможно, не выдержал постоянного стресса и постоянной охоты за собой. А возможно, и не уверен ещё был в своих соратниках и силах своей пока ещё не очень большой армии. Как бы то ни было, но в феврале 1920 года в Кирсанов пришло письмо на имя начальника уездной милиции, подписанное самим Александром Антоновым (правда, не исключено, что пусть мысли и были Александра, но пером водила всё-таки рука Дмитрия Антонова). Впрочем, это можно было воспринять и как вызов действующей власти: мол, я тебя не боюсь, но приглашаю к сотрудничеству. Кто теперь это поймёт?

"Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли — я не враг Советам, не бандит. Я всего лишь партийный противник. Я и сам готов бороться с бандитизмом, как я это и делал с успехом, находясь на должности начальника Кирсановской милиции. Надеюсь, об этом в Кирсанове ещё не забыли. А то, что вы называете антоновской бандой, — является Народной армией, не согласной с репрессиями, проводимыми продовольственными отрядами и наиболее отпетыми представителями Советвласти.

Готов предложить свои услуги и в дальнейшем, несмотря на все наши нынешние разногласия. Хотя, вы же понимаете, что нынче очень многое нас с вами разделяет, и, дабы быть уверенным в своей неприкосновенности, пусть руководство Кирсановского уезда опубликует в прессе заявление о неприкосновенности моей личности и моих ближайших сподвижников. Публикацию буду воспринимать, как согласие на сотрудничество. Отсутствие же оной, как указание к продолжению боевых действий..."

Начальник милиции тут же явился с этим письмом в Чека. Там созвали срочное совещание с приглашением всего руководства уезда.

— Ни в коем случае нельзя идти на поводу у этого бандита! — решительно произнёс Сокольский.

— Это вообще-то называется ультиматумом, — ответствовал председатель уездной Чека Меньшов. — И даже разговора быть не может ни о каком сотрудничестве с ним.

— А я воспринимаю это письмо, как крик отчаяния, — сказал начальник милиции. — Антонов понял, что ему с нами не совладать и предлагает свои условия для сдачи.

— Он должен сдаться без каких бы то ни было условий, и баста! — стукнул кулаком по столу Меньшов.

На том совещание и закончилось.

Ответ же властей на письмо Антонова оказался своеобразным: было принято решение на базе дислоцирующихся в Тамбовской губернии частей создать ударную кавалерийскую группу под командованием Дмитриенко в составе двух полков. Командиром первого стал Переведенцев, второго — Бриммер. Эти полки и были брошены на антоновцев.

Однако Дмитриенко зачастую излишне увлекался военными действиями, и чекисты не успевали зачищать освобождённые деревни от антоновской связи и, вследствие этого, в центр поступали не всегда достоверная информация об установлении советской власти на местах.

Особенно усердствовал в преследовании Антонова Бриммер. Он не давал ему покоя, но, тем не менее, всегда оказывался в проигравших — кони красной кавалерии были слабее откормленных лошадей антоновцев, которые без проблем уходили от погони. Антонов способен был делать в сутки рейды по 90-120 вёрст, красные же кавалеристы дотягивали едва до восьмидесяти. Более того, эта мобильность антоновцев приводила и к совершенно неожиданным результатам: он неожиданно окружал целые батальоны и, используя фактор внезапности, успешно разоружал их. Выездная сессия Чека не раз пыталась остудить пыл Дмитриенко, но тот формально не подчинялся чекистам, и выполнять их указания ему было необязательно. Такая несогласованность в действиях красных, разумеется, была только на руку Антонову. Он постепенно приходил в себя после зимней охоты на него, набирался силы и здоровой наглости.