Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2 - Борис Носик

Следует рассказать подробнее о незаурядной судьбе здешнего замечательного замка. Еще в 1862 году император Наполеон III велел издать декрет о размещении в замке археологического музея, который отражал бы судьбу этой страны от доисторических времен до эпохи Меровингов. Позднее рамки музея были расширены, и ныне это воистину грандиозный (18 залов) Музей национальных древностей с редчайшими экспонатами палеолита, неолита, бронзового и железного века, предметами, дошедшими из галло-романской и меровингской эпох. Иным из выставленных здесь произведений (скажем, вырезанным на кости «Оленям из Шофо») добрых три тысячи лет… Сами понимаете, что даже на простой перечень того, что предстает здесь любопытному взору, нам не хватило бы целой книги.

Поскольку короли (в частности, Людовик XIV) подолгу обитали в Сен-Жерменском замке, то и самые самостоятельные (и состоятельные) из придворных (а также, конечно, родственники, наследники, фаворитки и фавориты короля) старались построить себе в городке Сен-Жермен-ан-Лэ более или менее пристойное жилье (дворец или виллу), прибегая по возможности к услугам самых крупных архитекторов (вроде Ардуэн-Мансара). Многие из этих прекрасных дворцов уцелели, и вы сможете увидеть их, гуляя по нынешней площади де Голля, по Эльзасской улице или рю Вьей-Обревуар (то есть по улице Старого Водопоя), по Парижской улице или по улочке Золотого Орла.

Когда же и сам Сен-Жермен-ан-Лэ стал пусть «пригородным», но все же городком (с десятками тысяч жителей), то люди со вкусом стали селиться в пригородах этого разросшегося городка, строили себе виллы в Везине (одна из тамошних вилл построена знаменитым модернистом Гимаром), в Шату и других старинных селениях по соседству. В Шату жил и умер, в частности, один из самых состоятельных русских эмигрантских писателей и журналистов (бывший издатель журнала «Столица и усадьба») Владимир Крымов. Если верить Роману Гулю, Крымов жил на авеню Эпременвиль (дом № 3), на вилле, на которой до него (в разное время) жили Мата Хари, Макс Линдер и другие знаменитости. Свою жизнь в садовом домике у Крымова Гуль описал в мемуарной книге «Я унес Россию» (том 2).

Хотя замок бывшего здешнего землевладельца Бертена не уцелел, улица Замка Бертена может вывести нас (от дома № 26) к уцелевшему гроту Нимф (так сказать, «нимфейнику»), сооруженному знаменитым архитектором Суфло. Мода на романтические «нимфейники» и гроты пришла из Италии, и уцелело их во Франции не так уж много (отчасти из-за хрупкости материалов – всех этих ракушек и кристаллов): уцелели они в Фонтенбло, в Шату, в Исси, да еще, может, два-три на всю Францию, так что непременно полюбуйтесь здешним…

Во второй половине XIX века (и чуть ли не до конца века) на постоялом дворе (и в ресторане) семьи Фурнез (на островке Шату) любили собираться французские писатели и художники. Здесь бывали Мопассан, Дега, Моне, Мане, Курбе, Сислей, Ренуар. Последний написал на террасе ресторана свой знаменитый «Завтрак гребцов». Что же до основателей «фовизма» Вламинка и Дерена, то они и вообще поселились близ ресторана Фурнезов и созданную ими школу часто называли «школой Шату».

ЗАМОК СЕН-ЖЕРМЕН

С 1902 до 1906 года здесь же находились имение и вилла мадам де Костровицки, чей сын стал поэтом, познакомился со здешними соседями Вламинком и Дереном, стал интересоваться современной живописью. Стихи он писал под псевдонимом Гийом Аполлинер, стихи были вполне модерные (некоторые из них славно перевел Булат Окуджава), но одно из его стихотворений было столь напевным («Мост Мирабо»), что по количеству его русских переводов оно вполне может соперничать со столь же знаменитым в России стихотворением Верлена про дождик.

Раз уж речь зашла о более или менее новом искусстве, напомню, что и сам город Сен-Жермен-ан-Лэ способен не только удовлетворить запросы и вкусы тех путешественников, кого интересуют события, происходившие на земле за последние 700 тысяч лет истории и предыстории (может, «доистории»), скажем художественные опыты первых homo sapiens, наскальная живопись, скульптура и керамика эпохи неолита, поклонников Мобижа или Мансара, но и поразвлечь тех эстетов, кого волнуют опыты почти современных (конца XIX и начала XX века) французских художественных «пророков» – «наби» (у них тут есть свой неслабый музей в былом помещении старинной больницы, основанной еще мадам де Монтеспан). Здание этого местного Музея Аббатства находится в юго-западном углу города, в самом начале улицы Мориса Дени, которая не случайно носит имя этого художника, покинувшего наш лучший из миров в 1943 году 73 лет от роду. Морис Дени был душой этой не слишком обширной группы художников-«пророков» (по-древнееврейски «пророк» и будет «наби»), одним из первых (ибо самым первым считается все же Поль Серюзье) ее создателей и главным ее теоретиком, так что если даже он не был лучшим из ее художников (в группу входили одно время Боннар, Виллар и Майоль), то, во всяком случае, он всегда был самым плодовитым из ее писателей, автором нашумевших искусствоведческих книг «Теории» и «Новые теории». На теории Дени уже в ранние годы сильно повлияли Пюви де Шаванн и Поль Гоген (с которым основатель группы Поль Серюзье был знаком лично), в частности знаменитая фраза Гогена, которую Дени назвал «боевым кличем современного искусства»:

«Не забывайте, что картина прежде, чем стать лошадью, голой женщиной или рассказом о чем-либо, была прежде всего плоской поверхностью, покрытой красками, размещенными в определенном порядке».

Итак, «пророки»-«наби» выступали против всякого натурализма (черты которого они усматривали в импрессионизме), но ощущали свою связь с писателями-символистами, то есть в конечном счете тоже придавали значение предметам, сюжетам, «рассказу».

Купив здание бывшей больницы (кто только не владел им за прошедшие столетия!), Морис Дени переименовал его в Аббатство. В этом Аббатстве и обосновались «пророки». Со временем, правда, Боннар и Виллар отошли от «наби», в 1900 году к «пророкам» присоединился на время Майоль, а в том же 1900-м Морис Дени написал свой знаменитый групповой портрет «Памяти Сезанна». Надо отметить, что Дени несколько раз ездил в Италию, пристально изучал творения Джотто, Фра Анжелико и Пьеро делла Франчески, посетил вместе с Серюзье бенедиктинский центр религиозного искусства в Германии, с 1910 года и сам много занимался религиозной живописью, а в 1919-м открыл в купленном им помещении Ателье религиозной живописи. Нынче здесь – расписанная им часовня и музей, где выставлены, кроме «пророков» Боннара, Серюзье, Виллара, Русселя, Валотона и, конечно, самого Дени, также и работы художников «группы Понт-Авена», в общем, вполне оригинальное собрание живописи, которое регулярно обогащается за счет завещаний и пожертвований. Старинное здание Музея Аббатства расположено в цветущем парке, на аллеях его – статуи самого Бурделя, в общем, место тихое, загадочное, царит здесь атмосфера духовности и покоя…

Любопытно, что временная парижская мода на живопись «набийцев» не ускользнула от зоркого ока тогдашней провинциальной купеческо-меценатской Москвы, покупавшей все, что было модного в Париже (что, конечно, не могло не ранить сердца отечественных гениев и патриотов). В любопытнейших мемуарах художника и коллекционера князя Сергея Щербатова («Художник в ушедшей России». Изд. им. Чехова. Нью-Йорк, 1955) я наткнулся на фразы, полные обиды (приведу их, не вторгаясь в споры мэтров):