Виолончелист - Юлия Монакова

— Свежо…

— Спасибо, дядя! — сердечно поблагодарила Лучана, незаметно подмигивая кузену, что должно было означать примерно следующее: “Видишь, видишь?! Я же говорила тебе, что он быстро оттает!”

— Ты бы тоже надел свитер или куртку, Максим, — заметил Милош вскользь, обращаясь к Максу, но глядя при этом куда-то в сторону. — Можешь простудиться.

И Макс понял, что отец только что выкинул белый флаг.

___________________________

*Вибрато (вибрация) — один из важнейших приёмов игры на струнно-смычковых инструментах, наиболее ярко отражающий звуковую индивидуальность музыканта. Посредством вибрато достигается особая певучесть звука и выразительность исполнения.

— Кофе, дядя? — предложила Лучана, но тот лишь отрицательно покачал головой.

— Ну, тогда… — девушка задумчиво обвела взглядом террасу, изо всех сил стараясь придумать тему для общего разговора. — Может, теперь ты нам сыграешь?!

Макс затаил дыхание, ни секунды, впрочем, не веря в то, что Милош согласится. Услышать вживую исполнение великого скрипача… об этом можно было только мечтать. Каким бы скверным характером ни обладал его отец, но не уважать его как профессионала, не восхищаться его волшебным даром Макс просто не мог. Похоже, Лучана и сама не надеялась на удовлетворение своей просьбы, однако Милош, коротко бросив:

— Схожу за скрипкой, — скрылся в доме.

Кузина ошеломлённо покрутила головой, словно проверяя, не спит ли она.

— Что это сейчас было? Я не ослышалась?! Дядя сказал, что сыграет для нас?

— Он сказал, что принесёт скрипку, — поправил Макс.

— Ну он же принесёт её не для того, чтобы колоть ею орехи… разумеется, он будет играть! Господи, поверить не могу, он обычно терпеть не может музицировать по просьбам родственников, берёт скрипку только тогда, когда душа требует… Не иначе, Макс, он хочет покрасоваться перед тобой! — глаза кузины возбуждённо заблестели.

— Да ну, ерунда, — он смутился. — Не похоже, что я — тот человек, на которого ему хочется произвести впечатление. Скорее уж, просто звёзды удачно сошлись… и его самого потянуло играть.

Отец вернулся, держа в руках свой драгоценный инструмент. По тому, как он бережно прижимал к себе скрипку, как ласково и нежно его сухая ладонь обхватывала гриф, Макс моментально распознал в нём “своего” — снова увидев в Милоше, как в зеркале, собственное отражение. Скрипка, виолончель… это не просто рабочий инструмент музыканта. Это гораздо, гораздо больше, важнее и сокровеннее.

— Страдивари? — спросил Макс с благоговением. Милош задумчиво кивнул, машинально поглаживая корпус инструмента.

— Первую скрипку Страдивари мне презентовала королева Елизавета, — сказал он. “Баба Лиза!” — мелькнуло в голове у Макса, и он невольно улыбнулся, вспомнив Андрюху.

— …мне тогда было двенадцать лет, сопляк сопляком, — продолжал отец. — А вот эта — подарок Министерства культуры и национального наследия Румынии. С ней я дал свои лучшие концерты, записал лучшие альбомы… она мне очень дорога.

— Ох, о дядиной одержимости своим музыкальным инструментом ходят легенды! — вмешалась Лучана с улыбкой. — На гастролях он никогда не расставался со скрипкой, всюду таскал её с собой — даже в ресторан приносил, очень уж боялся, что её выкрадут из номера в его отсутствие.

Милош усмехнулся, признавая справедливость её слов и словно говоря: “Ну да, бывало и такое…”

— А ещё мне постоянно казалось, что скрипка страдает и плавится от горячего влажного воздуха, от яркого солнца… — добавил он. — Я с ужасом воображал себе, как клей вытекает из швов, и неизменно отказывался от дневных выступлений на открытых, незатенённых площадках.

— Сыграешь, дядя? — умильно сделав бровки домиком, напомнила Лучана. Милош чуть нахмурился — очевидно, не любил, когда на него давили, но, тем не менее, уютно и привычно устроил скрипку у себя на плече, зафиксировав положение инструмента левой стороной челюсти.

Макс замер, от волнения забыв даже, как дышать… Но, когда первая трель скрипки разорвала тишину сумерек и разлилась по саду, он опомнился и торопливо сделал глубокий вдох.

Милош Ионеску играл Шопена — Ноктюрн до-диез минор, одну из самых любимых вещей Макса. Пронзительная, щемящая, рвущая душу мелодия… и это не отец сейчас её исполнял — скрипка сама плакала и грустила, рассказывая свою историю. Потрясённый силой и чистотой звука, Макс, будто загипнотизированный, следил за движениями смычка и пальцев. Это было блестящее исполнение: даже сейчас его отцу не было равных. Он нисколько не растерял ни таланта, ни сноровки…

Ещё несколько мгновений Макс боролся с собой, а затем, не выдержав, потянулся за виолончелью и влился в мелодию синхронно с Милошем. Он не был уверен в том, что отца не разозлит этот дерзкий поступок, поэтому играл негромко, вкрадчиво, не заглушая ведущий инструмент, а лишь подчёркивая и обрамляя его звучание, деликатно оставаясь “вторым голосом” и признавая лидирующую позицию скрипки.

Это был невероятный по своей красоте и уникальный по слаженности дуэт — вряд ли кто-нибудь догадался бы, что отец и сын играют вместе впервые, что у них не было ни одной совместной репетиции… Казалось, что под звуки дивной мелодии почтительно стихает отдалённый шум моря, что умолкает даже ветер, что-то невнятно бормочущий до этого в кронах деревьев, что вся природа внимает магии Музыки…

Наконец, затих последний отзвук шопеновского ноктюрна. Отец взглянул сыну в лицо и слегка улыбнулся ему уголками губ, но ничего не сказал. Впрочем, Максу и не нужны были слова…

Лучана быстро смахнула ладонями влажные дорожки со щёк (ох уж эта семейная эмоциональность, ох уж эта чувствительность!) и сначала крепко обняла и расцеловала дядю, а затем повторила те же действия с кузеном.

— Мальчишки, вы были неподражаемы! — безапелляционно заявила она.

Тем временем со стороны моря потянуло холодом. Уже совсем стемнело, и пламени зажжённой свечи, поставленной в пустую стеклянную баночку для защиты от порывов ветра, стало недостаточно. Отец щёлкнул выключателем, и террасу залил не слишком яркий, умиротворяющий жёлтый свет.

— Я пойду накрывать на стол, пора ужинать, — спохватилась Лучана, вскакивая. — А вы тут пока поболтайте… Но, если замёрзнете, немедленно возвращайтесь в дом!

Отец и сын остались вдвоём, если не считать расположившегося у ног хозяина Моцарта. Снова повисло неловкое молчание — такое же, как пару часов назад у Милоша в кабинете.

— Я помню её, — наконец, сказал скрипач. Макс вопросительно поднял глаза, и Милош пояснил:

— Твою маму.

— Не то, чтобы я вспоминал о ней все эти годы, прости, не хотелось бы тебя обманывать, — признался Милош. — Но, как только ты упомянул гастроли в СССР и ленинградский концерт… я сразу понял, кого ты имеешь в виду.