Философия возможных миров - Александр Секацкий

Есть внешний сосуд А с прочными стенками, и внутри него сосуд В, о котором можно сказать, что он уравновешен, стабилизирован благодаря давлению жидкости, газа или «еще чего-нибудь», содержащегося в сосуде А. И вот сосуд А разбивается под воздействием внешнего агента, и все его содержимое рассеивается навстречу термодинамической смерти. Что происходит с внутренним сосудом В, можно ли сказать, что он теперь освобождается и получает самостоятельность? Такое возможно, но вполне вероятен и другой исход: после того как сдерживающее давление исчезает, сосуд В тоже взрывается – хотя извне его никто не трогал, на него, можно сказать, просто перестали давить…

В философии Хабада таким образом описывается один из этапов сотворения мира, следующий за великим сжатием-цимцум, которое могло произойти где угодно, в том числе и внутри самого сосуда В. Нас, однако, интересует другое: испытывает ли триумф «экипаж» В после катастрофы все время давивших на него агентов из А, и если да, то сколько длится этот триумф?

Механизм разбиения сосудов, описывающий эстафету катастроф, обладает мощным философским потенциалом, он является также хорошим локальным объяснительным механизмом – и для биологии, и для теории литературы (Хэролд Блум), и для истории. В случае истории победители, врывающиеся в новую среду обитания, поначалу всегда удивляются внезапной податливости своих соперников, но очень быстро начинают приписывать успешную экспансию своей храбрости, динамичности, богоизбранности, не задумываясь, что их втянула в себя возникшая пустота, что пройдет совсем немного времени, и они, завоеватели, потеряют себя – с точки зрения автохтонных В-обитателей, они станут далекими чужаками…

* * *

Но задержимся немного в биологии. Пример внезапного, «незаслуженного» торжества млекопитающих слишком уж известен, современная молекулярная биология предлагает и нечто более удивительное:

«Становится все очевиднее, что в клетке, помимо больших, упорядоченных хромосом с их строго регламентированным гавотом, находит приют разношерстный сброд из фрагментов ДНК и РНК, тунеядствующих в благодатной среде, формируемой клеточным аппаратом.

Эти реплицирующиеся попутчики известны под разными именами, в зависимости от своего размера и свойств: плазмиды, эписомы… репликоны, вирусы. Вопрос, кем их считать – бунтовщиками, отбросившими условности хромосомного гавота, или вторгшимися извне паразитами, – представляется все менее и менее значимым»[83].

В этой борьбе бесшабашных, сумасшедших репликаторов по новому вырисовывается роль «организма». Согласно теории эгоистичного гена организм служил всего лишь упаковкой для репликаторов: отложенные фенотипические эффекты давали некоторые преимущества определенной последовательности нуклеотидов. В таком рассмотрении организм предстает как дополнительная площадка или своеобразное «правовое поле», на котором определяются конкурентные преимущества, поскольку с производственным цехом вроде бы все ясно. Однако, учитывая обнаруживающуюся интенсивность борьбы репликаторов в «горячем цеху», на каждом участке горячего производства, борьбу, в которой и вирусы, и плазмиды принимают самое активное участие, оказалось, что организм – это если и не катастрофа, то свидетельство и последствие катастрофы, это стремительное «откочевывание» избранных репликаторов от опасных прибрежных вод, изобилующих флибустьерами и прочими морскими разбойниками. Организм – это большое плавание и стабилизированный хронопоэзис, уход от опасного мелькания, это средство не столько приумножить, сколько продлить себя, взять паузу и постоять над схваткой хищных отчаянных репликаторов, некоторые из которых приумножат себя, а большинство погубит. Организм есть торжество стратегии «длить» над стратегией «копировать», что все еще остается мистическим для биологии:

«Имеются существенные доказательства в пользу того, что, эволюционируя, организмы не ограничиваются генами, принадлежащими к генофонду их вида. Кажется гораздо более правдоподобным, что в эволюционном масштабе времени у всех организмов имеется доступ ко всему генофонду биосферы, что самые резкие скачки эволюции и ее явная прерывистость на самом деле результаты крайне редких событий, связанных с присоединением, частичным или полным, чужеродного генома. Таким образом, организмы и геномы могут рассматриваться в качестве компартментов биосферы, сквозь которые с различной частотой циркулируют все гены вообще и в которые отдельные гены и опероны могут встраиваться, если это достаточно выгодно…»[84]

Нарисованная картина напоминает морской бой со взятием на абордаж с тем отличием, что забрасываемые крючья репликаторов не просто раздирают большие суда, но и из подтягиваемых компонентов тут же комбинируют водоплавающие чудовища биосферы, которые по преимуществу немедленно тонут. Тем не менее мутационный и эволюционный взрывы происходят в зонах контактного ближнего боя. Докинз резюмирует это следующим образом:

«На мысль, что эукариоты, в том числе и мы с вами, могут не быть изолированы от этого гипотетического генооборота, наводят и быстрорастущие успехи методов “генной инженерии” или генного манипулирования. В Великобритании юридическое определение генных манипуляций следующее: “Создание новых комбинаций наследственного материала путем включения молекул нуклеиновых кислот, произведенных каким угодно способом вне клетки, в любой вирус, бактериальную плазмиду или другую векторную систему, способствующую их встраиванию в организм реципиента, природе которого они не свойственны, но который может служить для их нескончаемого распространения”»[85].

Применима ли в данном случае метафора разбиения сосудов? Для отвязных репликаторов и мультипликаторов, обитающих в малом мире (сосуде) В, организм предстает как своего рода темница, препятствующая прямому общению репликаторов со средой. Подавляющее большинство копий удерживается, и даже развоплощается организмом, и не принимается во внимание основным процессом долгосрочного копирования, не говоря уже о сдерживании-обуздании «голодных духов», то есть виртуальных копий. Представим себе, что в один прекрасный день организм перестает контролировать и сдерживать орду репликаторов, тогда сначала отступит и исчезнет многоклеточный организм, затем и одноклеточный. Давление на стенки мира В резко падает, и бесчисленные производные спонтанной, необузданной генной инженерии устремляются в отрыв. Найдут ли они себе какие-нибудь площадки и островки устойчивости в бурном море, некое подобие организмов, из которых они вырвались, как из тюрем? Шанс невелик, победители, скорее всего, обречены с самого начала – но если наблюдение ограничить достаточно коротким интервалом, то происходящее трудно будет оценить иначе как триумф победителей, как торжество свободных и разнообразных репликаторов, вырвавшихся из-под власти деспотического организма, гасившего все их побуждения и безжалостно экспроприировавшего продукцию…