Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке - Василий Авченко

Присущее Территории свойство поглощать причитающуюся ей человечью долю становится предметом обсуждения после спасения Салахова и Васьки Феникса: «Поздней ночью, когда уже расходились и шли в двадцать пятый барак, кто-то сказал в темноту: – Эта весна плохая, ребята. Вот увидите: Территория в эту весну своё заберёт. Сашка Цыган вынырнул, Феникс вынырнул. Значит, будет кто-либо другой. Фразу запомнили». Как выяснилось чуть позже, запомнили её не зря. Своим Территория посчитала дядю Костю, трактор которого во время одного из рейсов провалится под лёд одного из притоков Серой реки. Стоить обратить внимание на уже упомянутый способ увековечения памяти дяди Кости, выбранный ритуальными специалистами Дальстроя. Они похоронили его «на верху обрыва, а рядом с памятником поставили стоймя, как они были во льду, железные тракторные сани для перевозки тяжёлых грузов». И «можно думать, что необычный этот памятник простоит очень долго, потому что железо слабо ржавеет в климате Территории, а пурги зимой полируют его». В этих эскизах дальстроевской погребальной обрядности ценно указание на необычайную коррозионную стойкость объектов, оказавшихся внутри границ Территории. Ещё большую стойкость приобретают предметы, находящиеся в условиях Зоны. Так, Рэду Шухарту «очень не нравятся» грузовики рядом с гаражом: «Тринадцать лет под открытым небом стоят, а всё как новенькие… В двадцати шагах бензовоз ржавый, как решето, а они будто только что с конвейера… Ох уж эта Зона!»

Тот, кто внимательно читал «Пикник на обочине», знает, что Зона, расположенная по соседству с Хармонтом, не единственный след, оставленный загадочными пришельцами на поверхности планеты Земля. Совокупность этих следов образует так называемый радиант Пильмана. Что скрывается за этим термином, разъясняет человек, чьим именем радиант и назван, лауреат Нобелевской премии доктор Валентин Пильман. «Послушайте, земляк, – говорит он специальному корреспонденту Хармонтского радио. – Радиант Пильмана – это совсем простая штука. Представьте себе, что вы раскрутили большой глобус и принялись палить в него из револьвера. Дырки на глобусе лягут на некую плавную кривую. Вся суть того, что вы называете моим первым серьёзным открытием, заключается в простом факте: все шесть Зон Посещения располагаются на поверхности нашей планеты так, словно кто-то дал по Земле шесть выстрелов из пистолета, расположенного где-то на линии Земля – Денеб. Денеб – это альфа созвездия Лебедя, а точка на небесном своде, из которой, так сказать, стреляли, и называется радиантом Пильмана».

Несмотря на то, что разного рода пришельцы не «загадили» пространство Территории, в нём существует то, что можно считать аналогом радианта Пильмана. Как Зоны располагаются на Земле в определённом порядке, так и золотоносные россыпи Территории в своей мнимой хаотической разбросанности подчиняются строгой закономерности, обнаруженной Сергеем Баклаковым. Он установил, что золото Территории буквально привязано к разломам земной коры. «Если они, – догадался Баклаков, – формируют речные долины, то в зоне пересечения древних разломов коренное ложе долины будет иным, углублённым, или смещённым в сторону, или более широким. Именно в зоне пересечения разломов может прятаться россыпь в уготованной для неё ловушке. Россыпь не по всей долине, а там, где долину пересекает другой разлом». Золотоносные россыпи Территории легли на её карту подобно тому, как расположились на глобусе все шесть Зон Посещения – в виде «некой плавной кривой» (если даже эта кривая будет не столько плавной, сколько ломаной, намеченное совпадение останется в силе). Кривая эта, кроме того, чем-то напоминает маршрут «убегания» тех металлов, которые с необычайным упорством ищут герои других произведений Куваева. Как наверняка помнит читатель, особым образом расставленные ловушки поджидают, например, «беглянку ртуть» в раннем рассказе «Гернеугин, не любящий шума».

Посмотрим теперь, каковы временные признаки Зоно-Территориального хронотопа. В разных местах и Зоны, и Территории время может протекать по-своему, коррелируя с психологическим состоянием попавшего туда человека, но и в близлежащих к Хармонту землях, и в окружающей Город и Посёлок тундре ход часовой стрелки бесконечно далёк от нормального, привычного рядовому обывателю движения «посолонь» – вслед за перемещением солнца. Рэдрик Шухарт прямо говорит: «Да, господа мои, в Зоне времени нет». Кьяе, абориген и по совместительству дух-хранитель Территории, уверен, что там, где он кочует со своими оленями, время может течь в любую сторону, в какую ему заблагорассудится: не только из прошлого в будущее, но и из будущего в прошлое. Услышав выстрел Баклакова, Кьяе думает: «Это выстрел, наверное, пришёл из-за дальних холмов Времени, может быть, он прозвучал пять или десять лет назад, а теперь вернулся. Наверное, так. Или пришёл из будущего».

Тип времени, отменяющий обычную хронологическую протяжённость, удобнее всего назвать вечностью. Интуитивно мы понимаем, что сталкер, пробравшийся в Зону, имеет больше шансов столкнуться с вечностью, чем геолог Дальстроя, совершающий пешие маршруты по закоулкам Территории. Однако для персонажей куваевского романа границы Территории текучи, растяжимы и подвижны. Где бы ни оказался тот же Баклаков, он мгновенно преобразует пространственную структуру окружающего мира, создавая вокруг себя очередную Территорию. Она становится, если можно так выразиться, «переносной» окружностью, центр которой везде, а радиус простирается в бесконечность. Потому даже Узбекистан, куда Баклаков отправляется, чтобы найти бывшего дальстроевца Катинского, входит в число районов Территории, пусть и очень отдалённых. Именно в Хиве, одном из древнейших городов Узбекистана, находится мавзолей Пахлаван-Махмуда – объект, наделённый мощной мистической силой, равнозначной той, что присуща некоторым аномалиям и артефактам хармонтской Зоны. Это сакральное сооружение, существующее, кстати, и в реальной действительности, Баклакову советует посетить женщина-археолог, занимающаяся раскопками старого Хорезма (родство профессии археолога ремеслу сталкера сомнению не подлежит). В её интерпретации, звучащей почти как туманное пророчество оракула, мавзолей Пахлаван-Махмуда по эффекту воздействия на человека напоминает пресловутый Золотой Шар. Диалог, который она ведёт с Баклаковым, делает эту аналогию вполне уместной: «Вам обязательно надо в нём побывать. Обязательно. – Почему же именно мне и обязательно? – усмехнулся Баклаков. – Я людей угадываю по лицам. У вас неплохое лицо. Быстрого успеха вы ни в чём не добьётесь. Внешность неподходящая, и таланта не видно. Но есть в вас какое-то внутреннее упрямство. Оно и не даст вам прожить нормальную среднюю жизнь. Вы кто? – Геолог. Работаю на севере. А мавзолей всё-таки тут при чём? – Вам просто надо сесть и смотреть на купол. Если он вам не поможет, не объяснит что-то, человек вы пропащий, и я просто ошиблась. Сделаете? – Я на один день. Требуется повидать человека и возвращаться. – Перебьётесь, – равнодушно сказала она. – Один день, три дня… – Проверим, – недоверчиво усмехнулся Баклаков и попытался поймать её взгляд за круглыми учительскими очками».

Выполняя странное пожелание своей случайной попутчицы, Баклаков, оказавшись в Хиве, отправляется к загадочному мавзолею. Первый визит не принёс того, что блаженный Августин называл «иллюминацией» – озарения свыше, раскрывающего человеку смысл бытия и глубины его души. Но и бесполезным этот визит не был, поскольку, ограничившись созерцанием мавзолея снаружи, Баклаков всё-таки «понял, что женщина-археолог права: он приехал в нужное место в нужное время». «Иллюминация» наступила только после встречи с Катинским, выглядящим, к слову, как дух Меркурий (мало того что в глаза Катинского, казалось, была «налита какая-то подвижная, блестящая жидкость», так ещё и все движения его толстого тела напоминали перемещения «ртутного подвижного шарика»). Краткая беседа с этим удалившимся в изгнание стражем врат золота Территории придала Баклакову странное ощущение близости к разгадке всех её тайн: «Он почти бегом направился в мавзолей Пахлаван-Махмуда. У святого источника было несколько женщин с кувшинами. Они быстро ушли. Баклаков прошёл внутрь и, когда глаза привыкли к темноте, увидел белую вязь на синем фоне. Линии текли как вода, но текли они вверх. В стенных нишах стояли похожие на футляры от швейной машинки надгробия ханов, похороненных здесь. Ханы примазывались к посмертной славе простого парня Махмуда, работяги, спортсмена и инженера. В линиях на куполе было какое-то колдовство, они не утомляли глаз, и от них трудно оторваться. „Господи, сказал Баклаков. – Нет никаких пределов, и нет никаких границ. Идёт нормальная вечная жизнь“». Пророчество женщины-археолога сбылось: купол даровал Баклакову не только чувство совмещения сакрального и профанного, но и открыл ему шлюз из повседневного линейного времени в царство неизменной вечности. Вряд ли Золотой Шар смог бы обеспечить Рэду Шухарту что-то большее.