Когда сорваны маски - Матс Ульссон

– Кто вы такой, черт возьми? – наконец спросила она.

У меня возникло чувство, будто она выругалась впервые в жизни.

– Каттис, успокойся, – сказал ее муж.

– Меня зовут Харри, – представился я. – Харри Свенссон. Люблю женщин с характером.

– Ян, сделай же что-нибудь, – обратилась она к мужу.

– Каттис, пойдем, – ответил тот.

– Сначала спросите у Линн, – предупредил я. – Не думаю, что вам следует уходить без ее разрешения.

Но Линн и Крамфорс, похоже, уже справились с беспорядками в гавани и успокоили гостей праздника. Народ понемногу расходился. Линн и Крамфорс записывали телефоны свидетелей и проверяли документы.

– Вон там плавает еще один, – кивнул я в сторону пирса.

Лади настолько обессилел, что Дану Фрею и Боссе-рыбаку пришлось буквально вытаскивать его на сушу. Линн Сандберг и Эва Монссон молча наблюдали за этим процессом. Эва положила руку на кобуру пистолета. Линн держала свой перед собой. С Лади потоками стекала вода.

Полицейских машин все прибывало.

Я взошел на борт оборудованного под кафе парусника, набрал полное ведерко креветок и направился к ресторану. Эдвард Бьёркенстам сидел на прежнем месте, уже в наручниках. Но Бертиля Раска рядом с ним не было.

– Послушайте, Харри, – позвал меня Бьёркенстам, и я остановился. – Где мой сын? – (Я не ответил.) – Я расскажу все, что знаю, только не молчите.

– Какой я вам Харри? – ухмыльнулся я. – Что вы себе позволяете, в конце концов?

Бьёркенстам прокашлялся:

– Простите, господин Свенссон. Я только хотел спросить вас, где мой сын.

Выходит, при необходимости я тоже умею быть мелочным занудой.

– В полицейской машине, полагаю. На пути в тюрьму.

– А не могли бы вы… – Он осекся. Я поднял глаза. – Не могли бы вы замолвить там за меня словечко. – В глазах старика стояли слезы. – Собственно, с девочкой… Все это была не моя затея.

– Но вы ничего не сделали, чтобы этому помешать, – оборвал его я.

Когда я поднимался по лестнице, Крамфорс уводил Эдварда Бьёркенстама в машину.

– Свенссон… Свенссон… – причитал сквозь слезы старик.

– Я видел ваши железнодорожные модели, – отозвался я. – Оба варианта.

На несколько секунд он остановился, как будто что-то вспоминая:

– Но это была невинная шутка.

– Мне она не показалась смешной.

– Пойдемте, – поторопил старика Крамфорс.

В кои веки поднятый из-за ресепшена, он жаждал деятельности и не терпел никаких проволочек.

Каттис и ее долговязый муж стояли поодаль возле своих велосипедов. Ян провожал Эдварда Бьёркенстама долгим взглядом, в то время как его жена не спускала глаз с меня.

О, эти черные глаза запомнились мне надолго…

Дан Фрей и Боссе-рыбак сидели у рыбного домика с баночками пива.

– Классное шоу, Харри! – похвалил Боссе. – С тобой всегда весело.

Ларс Берглунд и Бритт-Мари Линдстрём направлялись к машине.

– Теперь вам обоим есть чем заняться, – сказал я.

– Прямо не знаю, с какого конца взяться, – ответил Берглунд. – Обязательно позвоню тебе, если возникнут проблемы.

– Конечно звони, – разрешил я.

Я снова поднялся в ресторан, допил оставшуюся в стакане водку и налил по новой. А потом попросил Симона Пендера принести несколько тарелок для креветок.

– На этом можно сделать хороший бизнес, – заметил Симон. Я не сразу понял, что он имеет в виду креветки. – Собственно, я давно об этом думаю.

Я расположился за столиком на площадке. Вечер обещал быть долгим. Эмма уже взобралась ко мне на колени. Она никогда не чистила креветки, но быстро научилась.

Понедельник

Я проспал всего несколько часов, но не чувствовал себя усталым. Должно быть, сон получился достаточно глубокий, потому что я не помнил, был ли он кошмарным или нет.

Думаю, все-таки нет.

Я просто сел в кресло и уснул. Я уже не помнил, почему не лег в кровать.

Эмма спала на диване. Она лежала на боку, откинув одеяло. В ее волосах все еще болтался помятый белый бант.

Я поставил кофе, принял душ, надел рубашку и шорты и пошел к почтовому ящику за газетами. Гавань пестрела торговыми палатками, хотя площадка между ними была перегорожена лентой. На склоне все еще стояло несколько полицейских машин.

Почти вся первая страница была отдана под материалы Ларса Берглунда и Бритт-Мари Линдстрём о вчерашней стрельбе. Некоторые лица на снимках были микшированы, имен почти не называлось. Хотя установить, кто скрывается под семьей сольвикенских бизнесменов, не составляло труда, тем более что в нескольких местах Берглунд недвусмысленно намекал, что предстоящее расследование обещает быть сенсацией недели.

Всего-то недели? Мне казалось, этот скандал тянет на большее.

Берглунд получил и копии моих материалов. Я разрешил ему распорядиться ими по своему усмотрению. Юнна присылала еще, о Бьёркенстаме и Бертиле Раске. Я переправлял их Берглунду, уже не читая.

Даже если газета, куда писал Берглунд, висела на волоске и в любой момент грозила прекратить существование, заключительный аккорд обещал прозвучать достойно. Будущее самого Берглунда, во всяком случае, было обеспечено. Разоблачение одного из самых известных семейств Швеции! Да такой материал любое СМИ оторвет с руками.

Сам же я не чувствовал уже ничего, кроме усталости и желания послать все к черту.

Я сидел на террасе с чашкой кофе. Залив лежал, окутанный голубоватой дымкой, сквозь которую едва пробивалось солнце. День обещал быть жарким. Пара марихуановых самокруток к кофе – вот все, чего мне не хватало в то утро.

Внезапно мобильник засигналил, это ГГ прислал мне сообщение:

Что там у вас творится? СМИ беснуются, телевизионщики стоят на ушах.

Я ответил, что расскажу все по порядку, если только он заедет ко мне.

Не хотелось заходить в Сеть, но я не сомневался, что вечерние газеты пестрят снимками Бритт-Мари с комментариями Берглунда.

Однако нам с Эммой пришло время собираться.

Гавань сейчас кишела полицейскими, следователями и представителями СМИ. Я совсем не был уверен, насколько разумно брать Эмму с собой, но Линн Сандберг прислала за нами некую Эрику Данск с машиной, которая должна была доставить нас в полицию для дачи показаний.

Я вкратце изложил им суть вчерашних событий.

Из участка Эрика Данск отвезла нас в больницу к Эмминой маме.

Голова Осы Дальстрём была обмотана бинтами, взгляд блуждал где-то по комнате, так что говорила она немного. Зато надолго задержала ладошку Эммы в своей руке.