Как зовут четверку «Битлз»? - Джордже Кушнаренку

же момент с оглушительным треском свалился под стол от удара Женики, почти захлебнувшись в отчаянном крике… И лишь после этого Женни в сердцах схватила газету, прочла два столбца и, плача от жгучей обиды, рванула из тумбочки ящик, набитый делами, подшивками, всяким старьем… И стала бумаги раскладывать в нем.

— Ты что делаешь? — выдохнул бледный примарь.

— Инвентаризацию… Ваш инвентарь сдаю. Увольняюсь.

— Скажи мне, в чем дело?!

— Так, из-за газеты… Мне все надоело.

Напрасно потом и Остаче, и Паул просили прощенья почти два часа: казалось, Женика в то время внимала не им, а каким-то иным голосам… Она собралась и ушла из конторы. Примарь долго дулся на зама, который всегда у него был козлом отпущенья.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

А вскоре пришло от нее приглашенье на свадьбу; и это их всех поразило: и Рекс даже пасть удивленно разинул, услышав об этом из собственной будки, поскольку отзывчивым был он и чутким. Они все втроем на машине успели приехать на свадьбу к ней в этот же вечер. И там от души веселились и пели…

И был этот день невесом и беспечен. Кончался апрель, отцветала ольха… И свадьбу справляли в саду жениха (а был это, кстати, знакомый нам Джелу). На улице к ночи слегка посвежело, и пьяный Остаче, отбросив тужурку, выплясывал с бабушкой Джелу мазурку. А после, когда завели «периницу» (жених в это время лежал — в дугаря), Женика в охапку сгребла примаря, прижав поцелуем его к шелковице у всех на виду. В общем, весело было, и радости этой сполна всем хватило. Невеста была, словно фея, прелестна, и все в этом мире казалось чудесным… всю ночь до рассвета, когда нашу Женни нашли полумертвой, с веревкой на шее. Ее, безусловно, спасли, но не скоро утихли потом разговоры и споры: «Зачем же она это сделать хотела? Скажите, зачем, почему? В чем же дело?!»

Но это трудно объяснить в моем положении. В конце концов, я ведь не Женни.

Перевод А. Вулыха.

ИГРА В ПОДПОЛЬНОЕ ТАКСИ

В четыре часа дня вошел Грэйт Биби и заорал во всю глотку:

— Эй, вы, вставайте, черт бы вас побрал! Пока спали, уже весь квартал провонялся!..

Мы проснулись полчаса назад, но, покуда я все еще лежал в кровати и думал о Корнелии, Г. В. поставил на электроплитку воду для кофе и отправился в туалет. Там, скорее всего, он нашел старую газету и углубился в чтение. Его постель так и осталась неубранной. Шторы на окнах были задернуты, и потому Грэйт Биби, не заметив отсутствия Г. В., вовсю продолжал его песочить.

— Ты взял нам чего-нибудь пожрать? — вклинился я.

— Пожрать?! — гаркнул он. — Вам?! На работу отваливайте, нахалы!

Именно в этот момент и заявился Г. В., как я и предполагал, с обрывком старой газеты в руке. Входя, он стукнул дверью Грэйт Биби. Тот остолбенел. Негодование на его лице сменилось изумлением, но ненадолго.

— Ничего вы от меня не получите! — крикнул он, вытряхивая полиэтиленовую сумку на свою кровать.

Четыре больших огурца, буханка хлеба, круг колбасы, две банки персикового компота и кулек арахиса.

— Все это мне! Тронете — дам в глаз обоим!

Он вопил как сумасшедший. Г. В. положил на кровать газету, отметил ногтем место, где остановился, и занялся кофе.

— Ты чего, Биби, кирнул, что ли?

— Да иди ты, я вон уже с часу дня на ногах, понял?

— Так ты же Лолу ходил встречать.

— Я-то ходил, а вот вы дрыхнете до сих пор!

— Нет, мы в три проснулись.

— И вы еще хотите, чтоб я вам харчи носил?

— Чего ж делать, если твоя очередь?..

— Как это моя очередь? — возмутился он, подходя к вывешенному на шкафу графику дежурства, в котором Г. В. уже успел «нахимичить» перед уходом в туалет, о чем заблаговременно меня предупредил.

Убедившись, что его не обманули, Биби успокоился.

— Ладно, Гогу… — согласился он. — Но тогда вы вдвоем поедете за бензином к Пилотеску.

Пока Г. В. пребывал в своей читальне, вода на электроплитке выкипела, так что ее хватило всего лишь на одну чашку кофе. Г. В. дипломатично предложил ее Биби и поставил воду еще на две чашки. После чего учтиво поинтересовался:

— А в чем тебе принести, Клювик, ты же продал наши канистры?

— Ладно, я тоже с вами поеду. Надо кое-что сказать Пилотеску.

Он окончательно успокоился… Так что я снова вернулся к Корнелии, которая солнечным апрельским днем спускалась ко мне по ступенькам и невольно покачивала бедрами. Я не мог удержаться от улыбки, настолько сладостной, что мне захотелось заплакать. Еще бы… Она покачивалась все мягче и приближалась ко мне все ближе, исполненная внутреннего сияния. Ну да… она покачивалась, потому что — высокие каблуки, белое воздушное платье, ступеньки, солнце… и потому что она приближалась ко мне, улыбаясь и протягивая руки…

Только после этого я встал с постели и начал одеваться. Г. В. снова принялся читать газету, ожидая, пока закипит вода для кофе, а Грэйт Биби, отхлебнув пару раз из чашки, стал кромсать колбасу, затем — хлеб и огурцы. Напоследок он откупорил ножом две банки персикового компота.

Одевшись, я раздвинул шторы. Солнце ударило прямо в лицо, ослепив меня и снова напомнив о Корнелии. На дощатом столе, застланном старыми газетами, свежая зелень нарезанных огурцов излучала прохладу, хотя солнечные лучи падали прямо на них. Лишь они одни олицетворяли надежду на этом чердаке, служившем нам жильем. В остальном это было царство нищеты и хаоса. Неприбранные, грязные постели, затхлый, пропитанный табаком воздух, задубевшие носки, разбросанные по замусоренному полу, какие-то рваные пакеты и кульки, сваленные в углу под умывальником, бумага, жирная от раздавленной баночки вазелина, на которую кто-то наступил ночью, залежи пыли, старые туфли, приспособленные под пепельницы…

Я все же пошел умыться, по возможности ступая босыми ногами там, где пол казался менее грязным. Но какие-то колючие крошки все равно прилипли к ступням.

Затем мы сели за стол, и было почти пять часов, когда раздались шаги на лестнице, и, прежде чем кто-нибудь из нас успел проглотить слюну и сказать «кто там?», дверь открылась и вошел Пилотеску.

— Вы все еще заправляетесь? Думаете, у меня уйма времени, чтобы вот так стоять над вами и дожидаться тыщу лет?!

Он был в новой кожаной куртке и белой рубашке с галстуком.

— Хорошо живешь, старый хрыч! — присвистнул Биби и с интересом пощупал