Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

Прецедент подобного рода усматривался в Тартуском мирном договоре между РСФСР и Эстонией, заключенном в январе 1920 г. Но надежды на равноправные переговоры не оправдались. С самого начала советское командование разъяснило, что речь может идти не о перемирии, а только «об условиях сдачи восставшего против Советской Республики казачества». В основу советского решения были положены предложения, выдвинутые не Эстонии, а войскам Северного фронта генерала Миллера (8 февраля 1920 г.), что означало отнюдь не переговоры, основанные на «доверии сторон», и тем более не переговоры на «межгосударственном уровне», а только полную капитуляцию, сдачу оружия в обмен на возможность выезда и «неприкосновенности жизни». Следовало учитывать, что в это время (с 17 января 1920 г.) уже действовало постановление ВЦИК Советов и СНК РСФСР «Об отмене высшей меры наказания (расстрела)», в котором отмечалось, что «разгром Юденича, Колчака и Деникина, занятие Ростова, Новочеркасска, Красноярска, взятие в плен верховного правителя создают новые условия борьбы с контрреволюцией». Признавалось возможным «отложить в сторону оружие террора» и «отменить применение высшей меры наказания (расстрела), как по приговорам ВЧК и ее местных органов, так и по приговорам городских, губернских, а также и верховного при ВЦИК трибуналов»[303].

Советские условия (18 апреля 1920 г.) предусматривали капитуляцию казачьих частей и «гарантированную свободу всем сдавшимся, за исключением уголовных преступников, подлежащих суду военно-революционного трибунала (то есть «всех лиц, которые производили без суда и следствия всякие расстрелы, грабежи и насилия, а также офицеров, состоявших на службе в рядах Красной армии и добровольно перешедших на сторону войск командования Южной России». – В.Ц.)… искренне раскаявшиеся в своем проступке и выразившие желание искупить свою вину перед революцией вступлением в ряды Красной армии» должны были «принять активное участие в борьбе с Польшей, посягнувшей на исконные русские территории». Но применительно к «инициаторам и руководителям восстаний» подобная амнистия не применялась. Они подлежали «привлечению в трудовые батальоны» или «заключению в концентрационные лагеря до конца гражданской войны, и только в виде особой милости они могут быть допущены в ряды РККА». Добровольно сдавшимся гарантировалась «неприкосновенность личности».

Отдельный пункт предусматривал сохранение «кинжалов, серебряных шашек и дедовского холодного оружия…, при условии круговой поруки, что это оружие не будет обращено против Советской России». Таковы были советские условия, принятые 20 апреля 1920 г., а 21 апреля части Кубанской армии сдались. По данным комиссара 34-й дивизии И. Рабиновича, «через нашу регистрацию прошло до 40 тыс. человек»[304].

Что касается высших органов управления Кубани, то после отхода из Екатеринодара фактически перестала существовать Кубанская Краевая Рада. В своем официальном обращении, сделанном 15 марта 1920 г. в селении Елизавет-польском, Краевая Рада (в составе оставшихся 105 членов из почти 580 членов полного состава) заявила о «временном прекращении своих занятий (они так и не возобновились. – В.Ц.) и передаче части своих полномочий Законодательной Раде». При этом Рада напоминала, что «согласно Конституции Кубанского Края, Войсковой Атаман является главой вооруженных сил края и приказывает всем чинам Кубанской армии, от казака до генерала, исполнять все приказы Войскового Атамана». Тем самым подчеркивался переход к военно-походному характеру осуществления власти, в подтверждение чего проводилась параллель с событиями «Ледяного похода»: «Пусть никто не слушает то, что Рада, Атаман и Правительство ушли в Туапсе. Краевая Рада заявляет, что, каков бы ни был наш путь, цель у нас одна – освобождение Кубани. Помните, что во время Первого похода Рада, Атаман и Правительство, уйдя из Екатеринодара за Кубань, пришли в Екатеринодар через Мечетинскую». Никаких разногласий не должно быть между сохраняющими свои полномочия Законодательной Радой, Войсковым Атаманом и Краевым правительством. «Краевая Рада объявляет всем, что между нею, Законодательной Радой, Войсковым Атаманом и Краевым правительством существует полное согласие, и работа их – это объединенная работа, направленная к одной цели: скорейшему освобождению Кубани и созданию условий для мирной трудовой жизни».

Законодательная Рада, несмотря на то что ее полномочия формально истекли еще в конце 1919 г., продолжала работать вплоть до капитуляции Кубанской армии. 18 апреля 1920 г. в Адлере было принято официальное постановление о прекращении ее работы и продолжении деятельности исполнительной власти: «Сессию Рады прервать и каждому члену Рады предоставить свободу действий. Правительству же и Войсковому Атаману продолжать борьбу за независимость Кубани». Созыв очередной сессии мог производиться (согласно статье 45 Конституции) только по решению атамана. Войсковой атаман Букретов на английском крейсере 20 апреля 1920 г. прибыл в Батум. Ввиду «выезда за пределы Кубанского края» и сдачи Кубанской армии, он принял решение сложить с себя атаманские полномочия, передав их главе Краевого правительства Иванису в мае 1920 г. (на основании статьи 51 Конституции). Таким образом, Иванис остался единственным правомочным представителем власти на Кубани – и как глава правительства, и как исполняющий обязанности Войскового Атамана. Только Иванис мог теперь решать вопрос о созыве сессий Законодательной Рады или Краевой Рады. В условиях прекращения работы представительных собраний и невозможности их созыва (на территории Кубани была установлена советская власть) все полномочия сосредотачивались только у исполнительной власти. Этот принципиальный политико-правовой момент необходимо учитывать при рассмотрении вопросов о правомочности полномочий Иваниса, в частности, при подписании им Договора между Правителем и Главнокомандующим ВСЮР и атаманами и правительствами Дона, Кубани, Терека и Астрахани. В частности, применительно к соглашению от 2 апреля оспаривалась правомерность подписания Договора Букретовым. Об этом от имени Президиума Кубанской Краевой Рады заявил 12 мая 1920 г. оказавшийся в Тифлисе ее председатель И. Тимошенко. В официальном письме на имя полномочного представителя Краевого правительства при правительствах Грузии, Армении и Азербайджана А. Дробышева лидер кубанских «самостийников» заявил, что севастопольское Соглашение «создает для Кубанского края зависимое от генерала Врангеля положение в военном и политическом отношениях и нарушает, таким образом, суверенитет Кубанского Края». Кроме того, «Генерал Букретов не был уполномочен на заключение таких соглашений соответствующими органами Кубанской краевой власти, и… никакой акт Войскового Атамана без соответствующей скрепы Председателя Правительства или его Заместителя почитается для Кубани не обязательным». Казалось бы, такое «обвинение» могло поколебать прочность «союза с казачеством» Главкома ВСЮР. Однако при подробном рассмотрении подобных упреков ясна их несостоятельность. Как уже отмечалось выше, в полном соответствии с Кубанской Конституцией Войсковой Атаман передал свои полномочия главе правительства, который мог заключать соглашения и принимать законодательные акты в согласии с Советом правительства. Правда, эти акты подлежали последующему утверждению на сессии Законодательной Рады (в двухнедельный срок, согласно статье 58-й), но таковая, как уже отмечалось выше, могла быть созвана только по решению атамана. Можно было бы оспорить подписанное Соглашение только отсутствием «скрепы» Иваниса. Но сам «виновник» нарушения формы Соглашения официальным письмом уведомил Врангеля, что считает для себя «обязательным подписанное в апреле соглашение с Главным Командованием» и даже готов «дополнить этот договор отдельным соглашением на намеченных Врангелем основаниях». Что касается июльского договора Врангеля с атаманами, то Иванис имел полное право на его подписание. А вот полномочия Тимошенко, обеспокоенного нарушениями «буквы закона» и умалением «суверенитета», были далеко не бесспорны. Президиум Краевой Рады, от имени которого он опубликовал свой протест, не имел права работать в перерыве между ее сессиями (согласно статье 25 Конституции Кубани), поэтому и несогласие с подписанным в Севастополе Соглашением Тимошенко мог выражать только в форме частного мнения бывшего председателя Краевой Рады[305].