Ладья - Дэниел О’Мэлли

– Ну ладно, а что ты предлагаешь?

Вместо ответа Мифани села на колени перед ближайшим певцом – ужасающе худой женщиной, которая выглядела так, словно пыталась выжить исключительно за счет фотосинтеза. Облекавший ее лицо грибок, воспаленного пунцового цвета, немного свисал во все стороны. Мифани протянула руку и растопырила пальцы над лицом женщины. Взгляд Мифани застыл – она предельно сосредоточилась.

Наступила благоговейная пауза, Шонте выжидающе наблюдала.

Потом она стала наблюдать уже не так выжидающе.

Потом посмотрела на часы.

Потом посмотрела на свои ногти и шустро прошлась по одному из них пилочкой, которую достала из сумки.

Потом подошла к Гоблету и для верности хорошенько пнула его в живот.

Потом проверила сообщения в телефоне, напряженно вслушиваясь в них сквозь пение.

Потом еще раз посмотрела на часы.

Потом напела несколько строк из популярной песенки и как следует рассмотрела каждого поющего.

Потом у нее зазвонил телефон.

– Ты никогда не задумывалась, что для этого требуется некоторая концентрация? – раздраженно рявкнула Мифани, выводя себя из транса. – Неужели по моей драматической позе и сосредоточенному взгляду это не понятно?

– Прости, – извинилась Шонте, – но я не могу отключить телефон. Я все-таки слон Кроатоана. Вдруг там аварийная ситуация?

– А здесь не аварийная ситуация? – холодно спросила Мифани. Шонте посмотрела на имя звонившего и стыдливо повесила телефон обратно на пояс. – И что?

– Ладно, в данном конкретном случае это не аварийная ситуация, – признала Шонте.

– Кто это был?

– Моя мама.

– Боже мой, – пробормотала Мифани, возвращаясь назад в транс.

Шонте вздохнула и осмотрелась по сторонам. Через некоторое время она заметила, что у Мифани пошла кровь носом, а руки и ноги стали трястись.

– Вот черт! – воскликнула она, упав на колени и поднеся рукав к носу ладьи.

Она позвала Мифани по имени, но та не ответила. Только пение стало чуть громче, и кровь продолжила течь из носа Мифани. Затем Шонте заметила румянец вдоль линии ее подбородка. Присмотрелась получше и увидела, что это было скопление спор. И оно расширялось буквально на глазах, стремительно превращаясь в пушистое напыление, тянущееся вниз по шее и вверх к волосам.

– Ой боже, боже, боже, – забормотала Шонте, отчаянно пытаясь вычесать наросты из волос ладьи.

Ее пальцы снова стали серебряными, поверх ухоженных ногтей выступил металл, и она принялась скрести камуфляжные рукава Мифани, сдирая крошечные грибы, которые внезапно стали там прорастать. Затем, спохватившись, поднесла кусок собственного рукава к истекающим кровью ноздрям Мифани.

– Мифани, милая, тебе нужно очнуться! – крикнула она в затянутое грибком ухо.

Сзади послышался шорох, и Шонте, обернувшись, увидела, что Гоблет стал слабо подергиваться. Очевидно, он обладал некоторой способностью к восстановлению. Либо это, либо иглы делали его более живучим, чем она предполагала. Взглянув на свои серебряные ногти, она потешила себя мыслью впиться ими в его яремную вену. Но вместо этого неуклюже крутанулась вокруг себя – к этому времени она уже держала Мифани на руках – и пнула мужчину ботинком. Пятка соприкоснулась с лишенной иголок челюстью, и на миг создалось впечатление, что это точно того стоило.

Но потом у Мифани начались судороги, и, трясясь, она стукнула Шонте головой по лицу.

– Ай! Вот черт! – вскрикнула американка, схватившись за нос и уронив Мифани на пол.

Пение стало громче и беспокойнее, и Шонте не заметила, что грибковое напыление на ее руках начало светиться.

Дорогая ты!

В общем, прошло полтора дня. Сейчас я еду в лимузине из Уитби с конем Габбинсом. Слон Алрич и сэр Генри возвращаются на вертолете, поскольку заведенный у Шахов порядок предписывает, что более двух членов Правления не могут находиться в одном транспорте. Но меня гложет чувство, что после сегодняшнего фиаско с пожиранием денег (и людей) брать второй вертолет было бы слишком расточительно.

Начался день рано – и именно такие субботы мне не нравятся. Я люблю подольше поспать, поесть приготовленный мне завтрак, посидеть у горящего камина, иногда прошвырнуться по магазинам, а потом отправляться в офис. Но в эту субботу мне пришлось встать в четыре утра, чтобы быть готовой, когда за мной заедут без четверти пять. Когда я вышла, мой сегодняшний телохранитель, Энтони, уже ждал меня у двери, и я виновато задумалась, сколько он так простоял под холодным зимним ветром. Он принес в лимузин мой портфель, сумку для одежды и наплечную сумку и убедился, что я удобно устроилась, прежде чем взгромоздить свою массивную тушу на переднее пассажирское сиденье. Едва очутившись в машине, я уснула и проснулась только когда мы подобрали Габбинса, оказавшегося в ужасающе веселом расположении духа.

– Доброе утро, Мифани, – возвестил Габбинс, вырывая меня из сна, когда забрался в салон. Я к тому времени изрядно напускала слюней на подлокотник. – Божечки, ну и морозец! Но все равно будет весело, а?

Его телохранитель, анорексичного вида чернокожий мужчина, молча уселся рядом с ним.

– О да, – отозвалась я. Очень весело, особенно учитывая, что ты этого вообще не планировала.

– Вынужден признать, я не вполне владею деталями… Был в Бразилии, когда пришло уведомление.

– Вылупление из яйца.

– Ну конечно. – Он закатил глаза. – Где бы ни случилось что-то сверхъестественное, там всегда будет яйцо.

– В нашем деле яйца встречаются довольно большие, – проговорила я, зевая. – В общем, там есть ученик из Имения, семнадцать лет. Ноэл какой-то, у меня где-то записано. Не слишком прям одаренный – ладит с животными или типа того… зато увлечен историей и всякими исследованиями.

– Толковый? – спросил Габбинс.

– Ему не дали бы шанса, не будь он толковым, – ответила я. – Или ты думаешь, фрау Блюмен снизила свои требования?

– Это исключено, – хмыкнул он.

– В общем, этому парню дали особый доступ к архивам, и он, пока копался в каких-то рукописях, наткнулся на упоминание чего-то чрезвычайно любопытного.

Я порылась в сумочке и достала термос с кофе. Предложила Габбинсу – тот вежливо покачал головой.

– Так и что это такое любопытное?

– Не поверишь, – предупредила я.

– Я же работаю в Шахах, – сказал он. – Мне платят, чтобы я верил в то, во что никто не верит.

– Дракон, – пресно сообщила я.

– Ты шутишь, – сказал он.