Замок на песке - Айрис Мердок

Демойт встал.

— Леди и джентльмены, — начал он, — для меня этот повод и трогательный и печальный. Впервые за столько лет моей отставки я вновь в стенах школы, которая долгие годы была моим детищем и моим домом. Нет необходимости говорить, что мой уход со сцены был добровольным, потому что я не желал играть в этих стенах, столь дорогих мне, роль древнего призрака, дни славы которого давно прошли, и теперь он способен лишь слегка пугать обитателей. Это само по себе может стать предметом для печальных размышлений. Но именно благодаря этому призраку в мир явилось нечто новое — произведение искусства, вот эта замечательная картина, которая теперь перед нами.

Демойт посмотрел на картину. И вслед за ним то же сделали и другие, кое-кому для этого пришлось оборачиваться. Всеобщую расслабленность будто рукой сняло.

— Достопочтенный предыдущий оратор, — продолжил Демойт, — упомянул, и он был вправе это делать, вопрос бренности. И действительно, чем можно полнее выразить мысль о бренности жизни, как ни посвящением месту, где прошла жизнь, образа самого себя, в дар так сказать грядущим поколениям. Это ли не воплощение печальной истины, что бессмертием мы можем наслаждаться только в мыслях других — месте, в котором в течение нашей жизни мы не всегда находим радостный прием и в котором после нашей смерти остаемся беззащитными. Я говорю разумеется, sub specie temporis, с точки зрения вечности.

Сидящие вокруг стола одобрительно заулыбались. Демойт преобразил обстановку. Снисходительное выражение, казалось, прочно утвердившееся в этот вечер на лицах членов правления, поблекло. Они больше не чувствовали себя вельможами, своим присутствием оказавшими честь ораве провинциальных простаков.

— Осознание этого, — продолжал Демойт, — способно принести нам беспокойство и причинить боль. Но мое положение гораздо сложнее, так как я удостоился чести получить собственный портрет, выполненный непревзойденной кистью мисс Картер, которую мы все с такой радостью и ликованием приветствуем сегодня среди нас. — Последовали аплодисменты. Самое время, подумал Мор. Он взглянул на Рейн. Он гордился ею.

— Тут поневоле хочется стушеваться, — продолжал Демойт. — Как хорошо мы знаем эти лица, изображенные на портретах, и в то же время как мало нас волнуют судьбы мужчин и женщин, которых великие живописцы навеки поселили среди нас. Кто такой доктор Перель? Кем был Джакоб Трайп? Кто такие мистер и миссис Арнольфини? В какой-то степени мы можем это узнать, высшим знанием, так как у нас есть возможность увидеть их глазами гения. И в тоже время мы не знаем, и не так уж и стремимся узнать, об их дарованиях, надеждах, их страхах, их мыслях о самих себе. Так теперь будет жить и он, этот неведомый учитель, отображенный с помощью таланта мисс Картер — и утешительна мысль о том, что если в грядущие годы Сен-Бридж и не будет отмечен ничем выдающимся, то, по крайней мере, он станет местом, куда будут приезжать те, кто захочет увидеть первую работу той, которая несомненно станет выдающимся мастером своей эпохи.

Мор смотрел на Рейн. Она сидела опустив голову, машинально постукивая пальцами по бокалу. Слова Демойта явно ее расторгали. Мор отвел взгляд и через некоторое время решился посмотреть на Нэн.

Она смотрела прямо перед собой невидящим взглядом и ее рука, лежащая на столе, заметно дрожала. В другой руке она сжимала листок бумаги, на котором был заготовленный текст. Лицо и шея у нее покраснели. Губы безмолвно шевелились. Бедняжка, подумал Мор. Он пытался поймать ее взгляд. Она повернула голову в его сторону — и он был поражен выражением страха в ее глазах. Он улыбнулся и ободряюще взмахнул рукой. Сумасшествие, подумал он, вокруг одно сумасшествие. Но, слава Богу, вечер скоро кончится. После выступления Нэн они все перейдут в гостиную, после чего можно будет незаметно уйти. Еще немного — и все останется позади. Нэн по-прежнему, с испугом смотрела на него, и он заметил что и подбородок у нее подрагивает. Он вынужден был отвернуться. Потому что и сам начинал дрожать. Он надеялся, что она не слишком глубоко сядет в калошу, но ей конечно нелегко придется после такого мастера речей как Демойт.

Тем временем выступление Демойта подходило к концу. Он говорил о школе. Он даже делал комплименты Эвви. И вот раздался тост: «За Сен-Бридж!» Подняли бокалы. Сэр Леопольд успокаивающе положил свою руку на обнаженную руку Нэн. Нэн поднялась со своего места. Мор отвел глаза и принялся думать о том, как прекрасно будет через несколько минут, когда обед наконец закончится.

— Дамы и господа, — начала Нэн голосом более высоким, чем обычно, заметно дрожащим от волнения. — Не каждому выпадает удача свою первую публичную речь произнести перед столь изысканным обществом, а я такой чести удостоилась. — Собравшиеся наклонились вперед, дружески глядя на нее. — И знаменательно, что особа, которой доверили произнести ответный тост, это некто со стороны, просто жена учителя, живущая в тени славного учреждения, но никакого участия в его строительстве не принимающая.

Мору стало легче. Нэн, кажется, удалось подхватить общий помпезный тон вечера. Ее голос постепенно набирал силу. Она готовилась высказать подходящие к случаю банальные похвалы в адрес Сен-Бридж. Она, так сказать, полностью вписалась в поворот. Еще несколько фраз, и можно будет спокойно занять свое место. Он смотрел одобрительно, надеясь, что она вот-вот поставит точку. Но она продолжала.

— Сен-Бридж, — продолжала она, всегда славился своими традициями общественного служения. Наша великая демократия не напрасно всегда с надеждой взирала на Сен-Бридж — среди выпускников школы есть общественные деятели всех уровней. — Мор украдкой улыбнулся. Он-то знал, как мало волнует Нэн эта самая стезя служения обществу. Он был изумлен ее способностью играть роль.

— Я верю, — говорила Нэн, — что вы не сочтете неуместным отступление в более личную область. Сен-Бридж никогда не закрывал свои двери перед миром коммерции и политики. Обогащенные связью со школой, многие, и ученики и преподаватели, ушли в сферы за пределами классов и библиотеки. И тут, я уверена, вы простите меня, если я скажу о том, что давно знали многие из вас — о планах моего мужа.

Мор подскочил, пролив остаток вина из бокала. Он пронзительно взглянул на жену. Она смотрела в потолок, открыв рот для дальнейших слов. Мор почувствовал страшное сердцебиение. Но он только начинал понимать, что произошло.

— В течение долгих лет самым горячим желанием моего мужа, поддерживаемым мною и нашими детьми, было служение нашей стране в высочайшей роли, которую демократическое общество может предоставить гражданину — роли члена Парламента. После долгого периода терпеливой работы мой муж сумел понять, в чем состоит главная задача его жизни. Марсингтонское отделение лейбористской партии решило выдвинуть его своим кандидатом, а это, да простят меня присутствующие здесь сторонники иных партий, наиболее уважаемая партия.

Изумление, ужас, гнев смешались внутри него, он едва мог поверить своим ушам. Он обернулся в ту сторону, где сидели Демойт и Рейн. Демойт тоже явно был потрясен. Он повернулся вполоборота к Нэн, рукой заслоняя губы. Потом стремительно повернулся к Мору, и взглянул на него с недоверием, испытующе и осуждающе. Но не это, а лицо Рейн заставило Мора чуть ли не закричать. Он ей ничего не рассказывал о своих политических планах. Она смотрела на него вопросительно. Мор изо всех сил покачал головой.