Коктейль «Две семерки» (сборник) - Эдуард Тополь

И вот после двухнедельного курса я прилетел в L. A. В аэропорту меня встретил пожилой джентльмен в прекрасном черном костюме и с табличкой «Mr. Topol». Я пожал ему руку и душевно, по-русски обнял, как Брежнев Картера. Он хотел взять у меня чемодан, но я не отдал, а понес его сам. Он подвел меня к черному лимузину двадцатиметровой длины и открыл заднюю дверцу. Но в Советском Союзе, где нет эксплуатации человека человеком и все люди братья, я не привык садиться на заднее сиденье даже в такси. Поэтому я сказал на своем «высоком» английском:

– Forget it! Забудь об этом! Я поеду рядом с тобой, нам есть о чем поговорить, не так ли?

Я сел на переднее сиденье, мы покатили в Голливуд, и по дороге я продолжил:

– О’кей, у тебя есть какие-нибудь идеи насчет режиссера-постановщика? А на главные роли? Я бы хотел, чтобы главную роль играл Джек Николсон…

– Сэр, – сказал он. – Я не продюсер, я шофер «Лимузин-сервиса».

Я заткнулся. Оказывается, за пятьсот долларов в «Берлиц-скул» не купишь знание американской жизни и даже за сто долларов не получишь тут настоящий жюльен.

Но это не охладило моего пыла завоевать Голливуд. Лимузин привез меня в пятизвездочный «Шератон», через полчаса за мной примчалась роскошная секретарша продюсера Геллера и в открытой машине привезла на студию «Юниверсал». Проезжая ворота студии, знаменитые по голливудским фильмам, я сказал себе: «Ага! Сбылась мечта идиота!» Потом хипповый, в джинсовом костюме Барри Геллер пересадил меня в свой спортивный «Мерседес» и повез в голливудский ресторан для кинозвезд. Короче – жизнь закрутилась, как в роскошных голливудских фильмах.

В короткой паузе я позвонил своему давнему московскому другу Яше Бронштейну, который одно время тоже жил в Москве без прописки и даже фиктивно женился ради нее, но потом уехал из СССР. Живя в США, он присылал мне и другим своим московским друзьям редкие в СССР альбомы Дали, Шагала и прочих западных художников, чтобы мы сдавали их в букинистические магазины, а деньги передавали его старенькой маме на Большую Грузинскую. И вот, наконец, после шести лет разлуки мы встретились!

– Старик! – сказал я горячечно. – Постучи по дереву, но, кажется, я прорвался! И теперь я хочу помочь тебе – немедленно, пока я на коне. Ты же знаешь это кино – пока им нужен сценарий, для тебя все сделают, а как только получат сценарий, забудут мой телефон! Что в России, что здесь – это один мир! Но пока я им нужен и пока мой продюсер возит меня по кабакам, я попытаюсь заставить его взять тебя в нашу киногруппу. Пусть консультантом по русскому быту или помощником режиссера – это не важно! Важно, чтобы ты попал на студию!

– Спасибо, – растроганно сказал Яша. Он уже шесть лет прожил в Лос-Анджелесе, но так и не смог получить работу в кино. – Но я могу куда больше. Я же пишу сценарии по-английски. Не один, конечно, а с соавтором-американцем. Он профессиональный сценарист, так почему бы нам не перевести на английский твой сценарий? Ты же будешь писать по-русски, а студия будет искать переводчика…

И уже на следующий день я представил его Геллеру:

– Познакомься, Барри, это мой московский друг и замечательный режиссер. Я хочу, чтобы он перевел на английский сценарий, который я напишу по своей книге.

– Нет проблем! – легко согласился Геллер и тут же, при мне, подписал с Яшей контракт на перевод сценария – по десять центов за каждое слово.

– Эдик, – растроганно сказал Яша, – я тебе этого никогда не забуду!

И действительно, не забыл!

Сценарий, который через три месяца я послал ему для перевода, состоял из пятидесяти тысяч слов. А перевод сценария, который я через год, да и то с помощью адвоката, вытребовал из архива студии «Юниверсал», насчитывал в два с лишним раза больше! То есть, накручивая десятицентовый счетчик, мой друг, маму которого я выручал из нищеты в Москве, растянул мой сценарий почти втрое. И делал он это так: там, где у меня герой говорил: «Пошел вон!» – в его переводе это выглядело: «Я вас убедительно прошу: выйдите, пожалуйста, из моего кабинета, иначе я буду вынужден позвать милицию». Но и это не все! Буквально из каждого эпизода Яша старательно вымарал кульминацию – те несколько строк, ради которых выстраивается завязка и после которых выстреливает развязка. Именно этих ключевых строк не было в каждой сцене!

Я позвонил Яше и сказал:

– Старик, ты знаешь, что за это убивают?

– Пошел в жопу, бездарь! – сказал мне мой старый московский друг. – Ты написал бездарный сценарий, который даже я не смог спасти! Тебе нечего делать в Голливуде! Я буду делать кино в Голливуде, а ты умрешь в безвестности!

Не скрою, я несколько ночей обдумывал планы мести. В этих планах я садился в самолет, летел в Лос-Анджелес и расстреливал Яшу из автомата Калашникова. Или топил его в канализационном люке. Или разбивал его голову его же ядовитой пишущей машинкой.

Но не зря именно в таких случаях японцы говорят: «Расслабься, сядь и подожди, пока мимо тебя пронесут труп твоего врага». Я никуда не полетел и не поехал, а сел писать следующий роман.

А Яша, который когда-то спал по ночам в ванной своей фиктивной московской жены, а утром бежал к своей разведенной, но эффективной жене, с 1974 года и по сию пору живет в Лос-Анджелесе на иждивении этой жены и никакого «кина», конечно, не делает – ни в Голливуде, ни рядом с ним.

Но Геллер расстался с «Красной площадью» вовсе не потому, что Яша испортил мой сценарий. Что для Голливуда выбросить десять тысяч баксов? По договору, если студия браковала первый – мой – вариант экранизации романа, они имели право пригласить своих сценаристов. Что они бы и сделали, если бы… если бы не Генри Киссинджер.

Как сказал мне американский адвокат, который восемь месяцев оформлял мой договор со студией «Юниверсал», Генри Киссинджер был в то время в board of directors, в совете директоров студии «Юниверсал». И Геллер послал ему книгу «Красная площадь» – просто так, как специалисту по Советскому Союзу. А Киссинджер ответил, что он не советует делать этот фильм, чтобы не портить отношения с Андроповым, новым хозяином Кремля.

И – всё! По слову Генри Киссинджера Голливуд выбросил «Красную площадь» из своих производственных планов.

* * *

Прошло без малого двадцать лет. В сентябре 2003 года в издательстве «АСТ» вышел из печати мой роман «Повесть о любви и терроре, или Двое в “Норд-Осте”». Я был в это время в Москве, и в Доме кино встретил Ираклия Квирикадзе, своего вгиковского приятеля и известного сценариста и режиссера. «Старик, – сказал он, – у Наташи Рюриковой открылась новая выставка, давай сходим». Наталья Рюрикова была в то время главным редактором альманаха «Киносценарий», в ее офисе в «Доме Нащокина» постоянно проходили выставки модных художников. Я взял с собой пару экземпляров нового романа, и мы приехали в Воротниковский переулок, в «Дом Нащокина», поднялись на второй этаж и…

Прямо в центре небольшого выставочного зала, украшенного замечательными картинами, стояли, окруженные небольшой группой московских знаменитостей, – кто бы вы думали? Генри Киссинджер и Михаил Горбачев!