Время желаний. Другая история Жасмин - Лиз Брасвелл

– Я понимаю, это было очень трудно, – сказал он, беря ее за руку и мягко пожимая ее. – Но это было правильно.

Жасмин вздохнула, покачав головой.

– Я знаю. Но нам следовало...

Никто так и не узнал, что она хотела сказать, ее слова были прерваны: внезапно черная, как смерть, молния ударила через весь зал и окружила Джафара.

– Может, Жасмин и не хватило духу убить тебя, но мне хватит! – раздался крик Дубана.

Все обернулись к нему. Он стоял, торжествующе сжимая в руках «Аль Азиф». Пространство вокруг него было пронизано черными зигзагами молний, лицо вора было искажено ненавистью и злобой.

– Я положу конец всему злу, что ты натворил, Джафар. Умри так, как ты хотел убить мою семью!

Воздух наполнился завываниями ветра. Глаз на обложке фолианта мигнул и закатился.

Джафара затрясло.

Он хрипел и кашлял, раздирая ногтями горло, не в силах выговорить ни слова. В углу его рта показалась струйка крови, смешанной с песком.

Жасмин в ужасе попятилась от Джафара, стремясь оказаться вне зоны действия магии. Аладдин и Моргиана смотрели на Дубана со страхом и смятением.

– Просто... умри уже! – рявкнул вор.

Ширин и Ахмет, такие радостные еще минуту назад, жалобно заплакали, испуганно таращась на перекошенное дядино лицо.

Но Джафар был еще жив.

Он засмеялся хриплым булькающим смехом, брызгая на черный воротник своей мантии слюной, кровью и мокрым песком.

– Дураки... у меня ведь осталось еще одно желание.

Жасмин мягко заговорила, качая головой:

– Джафар, все кончено. Попытайся обрести мир. Чего бы ты сейчас ни пожелал, я тебя не боюсь. Даже если мы все погибнем, 'Уличные Крысы все равно останутся. И кто-нибудь обязательно сумеет добыть лампу и попросить джинна исправить все, что ты наделал.

Джафар все еще смеялся – слабым, беззвучным смехом умирающего. Кое-как откашлявшись, он в последний раз прочистил горло.

– Слушай меня, джинн. Я желаю... чтобы, когда я умру... вся магия умерла вместе со мной.

Конец... волшебства

О деяние Джафара поблекло и как будто уменьшилось. Вместо магически созданного парадного султанского наряда на распростертом на полу теле оказалось старое платье великого визиря. Вокруг него вихрился и пересыпался песок, как будто это тело уже давно лежало в пустыне.

Хриплый голос постепенно слабел, стихая:

– Отныне мир... будет самым обыкновенным. Желаю удачи... исправить все в Аграбе без магии. Вам же нужен ... счастливый конец...

Еще один судорожный вздох – и его не стало.

Прежде чем кто-то успел осознать, что произошло, из коридора донеслись странные стоны и звуки падения чего-то тяжелого.

Поначалу Аладдин не мог понять, что это за шум, но потом догадался: это зомби возвращались в положенное им состояние. Состояние трупов. Он прикрыл глаза, вспомнив Расула в пиршественном зале, и пожалел, что не знает подходящей молитвы, чтобы помолиться за всех них.

Со стороны балкона послышался взволнованный гомон толпы, который постепенно перерос в ликование.

– НЕТ! – выкрикнул чей-то незнакомый голос.

Все немедленно повернулись к джинну.

Но его не было. Там, где раньше лежал привязанный к заколдованному пыточному ложу джинн, теперь стоял человек обычного роста, с самым обычным телом и волосами – разве что его кожа еще немного отдавала в синеву. Он растерянно осматривал себя, сгибая-разгибая руки и шевеля пальцами ног.

Он нервно щелкнул пальцами.

Ничего не произошло.

Он ткнул пальцем в кресло и что-то пробормотал.

Опять ничего.

Из его горла вырвался сдавленный вопль отчаяния.

– Джинн, – заговорила Жасмин. – Ты больше... не волшебный. – В ее голосе звучала жалость. Она подошла и обвила его руками. Он растерянно стоял, не сопротивляясь.

– Я не думал, что когда-нибудь снова обрету свободу, – сказал он упавшим голосом. – И уж точно не таким способом. Я... просто человек. Обычный. Нормальный.

– Но послушай, ведь оттого, что ты лишился своих способностей... – начал было Аладдин.

– Это были не просто мои способности! – рявкнул джинн. – Это была моя сущность. То, что делало меня джинном. Волшебство для нас – это то же самое, что для вас, потомков обезьян, умение ходить прямо или читать книги. Мы рождаемся такими.

– Прости, – быстро добавил он через мгновение, смятенно потирая лицо ладонями. – Просто слишком много всего сразу.

– Да уж... слишком много всего, – повторил Аладдин, осматриваясь кругом и наконец задержав взгляд на Дубане. Его старый друг стоял на прежнем месте, но теперь к его гневу примешалась растерянность. Его лицо было бледным, глаза покраснели.

Моргиана подошла к нему и положила руку ему на локоть. Трудно было сказать, чего было больше в этом жесте – солидарности или сочувствия. Или ей просто хотелось заслонить его от чужих взглядов. Пожалуй, всего понемногу.

– Дубан, – пробормотала она.

Маруф медленно приблизился к сыну и похлопал его по плечу, не зная толком, что сейчас следует сказать или сделать.

– Сынок, я тронут, что ты любишь меня настолько, чтобы... сделать такое. Но...

– Я просто... – заговорил Дубан, вдруг заколебавшись. – Это все, о чем я мог думать... он заслуживал смерти.

Но в его словах не было убежденности.

– Ты планировал это с самого начала, – медленно произнес Аладдин. – Именно по этой причине ты захотел поменяться с Моргианой, поручив ей спасать твою семью. Поэтому ты был такой... молчаливый и угрюмый.

– Но я... я должен был! – нерешительно запротестовал Дубан. – Это нужно было сделать. И ты это знаешь. Вы все знаете. Джафара необходимо было убить. Ничто другое не могло бы прекратить это царство ужаса. Какое бы наказание вы ему ни придумали, он бы все равно выкрутился. Бы же сами понимаете...

– Что сделано, то сделано, – прервала его Моргиана, но и в ее словах не было уверенности.

Дубан умоляюще поглядел на Ширин и Ахмета, но те опасливо попятились от него и вцепились в одежду Маруфа.

Старик отвел детей в сторонку и зашептал им что-то успокаивающее.

– Просто им, беднягам, через многое пришлось пройти сегодня, – сказал он, обращаясь к остальным с чуть нарочитой убедительностью.

Но Дубан молча стоял чуть в стороне от мертвого чародея, невидяще уставившись в пол.

Жасмин обвела взглядом разоренный тронный зал и почувствовала, что у нее не осталось сил, даже чтобы заплакать. Смерть, разрушение, горе и смятение повсюду. Не слишком хорошее начало... Она вышла на балкон и огляделась.