GATACA, или Проект "Феникс" - Франк Тилье

– То есть?

– Да за что он только не брался! И акушерство, и гинекология, и иммунология – всё ему было интересно! А уж как его интересовали проблемы зачатия! Он мог сутками не выходить из больницы, никогда не считался со временем. Сам так работал, и того же требовал от сотрудников, от всего отделения, он был очень строгим заведующим и не любил, когда кто-то из нас просился в отпуск. Работа, прежде всего – работа!

– Доктор часто сам принимал роды?

– Да, часто. Несмотря на то что месье Тернэ выглядел человеком суровым, он очень любил помогать детишкам появиться на свет. И все четы ре года доктор как минимум раз в день обходил родильные залы, перерезал пуповины и поздравлял мамочек, которые раньше наблюдались у него как у гинеколога. Такое могло быть в любое время дня и ночи, и лично я сроду не видела ни в одной больнице ни одного заведующего отделением, который вел бы себя подобным образом. Работать с ним было нелегко, но мы все его любили.

Люси вспомнила статью в Википедии: как Тернэ, когда был на войне медбратом, обнаружил лежавшего на земле ребенка, связанного пуповиной с мертвой матерью. Раны, нанесенные его душе в Алжире, так никогда по-настоящему и не зарубцевались… А Пьеретта, отхлебнув кофе из чашки, вдруг поглядела на гостью так печально, словно догадалась об истинной цели ее визита.

– С доктором Тернэ что-то случилось?

Люси сообщила трагическую новость и дала бывшей сотруднице Тернэ время пережить услышанное. Пьеретта пустыми глазами смотрела в пол сквозь толстые линзы очков: должно быть, на нее потоком хлынули воспоминания – хорошие, дурные, разные, но приобретающие теперь, когда она знает о смерти своего тогдашнего начальника, совсем иной смысл. И цену эти воспоминания теперь будут иметь совсем иную: отныне они будут храниться в шкатулке с драгоценностями…

Люси воспользовалась ситуацией:

– Расскажите мне о ночи четвертого января восемьдесят седьмого года. Это была морозная зимняя ночь, доктор Тернэ тогда помог родиться на свет мальчику, которого потом назвал Грегори Царно. Вы в ту ночь дежурили в родильной палате номер три, мать умерла на столе во время родов из-за кровотечения, связанного с преэклампсией. Припоминаете?

Лицо бывшей медсестры стало похоже на ледяную маску, потом верхняя губа задергалась, и пожилая женщина прикрыла рот рукой. Поставила чашку, чашка звякнула о блюдце. Люси стиснула руки: прошло двадцать с лишним лет, а мадам Солен по-прежнему помнит эту ночь, вот сейчас, сейчас…

Но случилось неожиданное. Хозяйка дома встала и сказала:

– Все это было слишком давно, да, слишком давно, и я ничего больше не помню. Простите.

Люси тоже встала и подошла ближе к Пьеретт:

– Вы не могли забыть. Послушайте, чего вы боитесь?

Та несколько секунд поколебалась.

– А вы можете гарантировать, что у меня не будет из-за этого неприятностей?

– Конечно. Гарантирую.

И снова они замолчали. Бывшая медсестра раздумывала, Люси ждала, понимая, что старушка наверняка знает некую страшную тайну, которую Тернэ, скорее всего, вынуждал ее хранить все эти годы. Но теперь, когда его нет на свете, а она больше не работает в родильном доме, эту тайну можно открыть.

Пьеретт подошла к телевизору, выключила его, и в комнате воцарилась мертвая тишина. Люси, предполагая, что старушка ждет наводящих вопросов, заговорила первой:

– Вы ухаживали за этой женщиной во время предродового периода, приносили ей пищу, выполняли назначения врачей. Известно ли вам ее имя? Это очень важно для моего расследования.

– Конечно известно, – пожала плечами Пьеретт. – Ее звали Аманда Потье.

Люси почувствовала огромное облегчение: наконец-то у неизвестной, у этой женщины, умершей в родах, скорее всего – в ужасных страданиях, появилось имя! Теперь главное – не спугнуть собеседницу, не дай бог, замолчит! Люси решила не просить ни ручки, ни бумаги, ничего не записывать, только запоминать накрепко каждое слово: обстановка должна оставаться неформальной.

Между тем бывшая медсестра продолжала:

– Она была совсем молоденькая – двадцать лет, ну, может, двадцать один год, и очень хорошенькая, можно даже сказать, красавица: черноглазая с длинными темными волосами.

– А почему эта молодая женщина решила рожать анонимно?

– Аманда не хотела ребенка, а делать аборт оказалось поздно. Дружок бросил ее самым что ни на есть подлым образом за несколько дней до того, как она пришла к нам, и она считала, что слишком молода для того, чтобы суметь одной вырастить малыша.

Люси сжала кулаки. Будущая мать, молодая, брошенная тем, кого она так любила, тем, кто обещал ей, наверное, золотые горы, а она, наивная, верила… Это было так похоже на ее собственную историю. Картинки из прошлого проступали одна за другой, это чертово расследование проникло ей в самое сердце. Она попыталась подавить чувства, прогнать мысли, возвращавшие ее назад, абстрагироваться от боли, которую испытывала как женщина и как мать. Ей надо оставаться сильной и думать только о деле.

– Расскажите мне все, что вспомнится, – сказала Люси бывшей медсестре. – И не торопитесь.

Пьеретта долго сидела с закрытыми глазами, потом открыла их и начала свой рассказ:

– Аманда Потье была художницей, живописцем, она много работала, но жить ей было трудно, картины не так уж хорошо продавались. У нее была маленькая квартирка в четырех километрах отсюда, на окраине Реймса. Они с доктором Тернэ познакомились задолго до того, как она поступила к нам на госпитализацию: доктор купил на одном из вернисажей несколько ее работ, чтобы поддержать молодое дарование, и даже сам заказал ей картины. Всем казалось, что Аманда очень его любит. Да, картины он ей заказал, чтобы украсить ими свой дом, но они имели какое-то отношение к ДНК. Аманда говорила, что вкус у месье Тернэ очень странный, но платит он хорошо.

Люси вспомнила картину, которую мельком видела в библиотеке Тернэ, а потом, кажется, и на фотографиях, сделанных на месте преступления. Что-то вроде плаценты и подпись в уголке – «Аманда П.».

– Аманда рассказывала, что иногда они встречались, чтобы вместе пообедать и поговорить – главным образом об искусстве. А потом однажды разговор зашел о ее беременности, и доктор убедил Аманду перейти от своего гинеколога к нему. И вел ее в последние четыре месяца беременности.

Люси старалась запоминать и одновременно обдумывать услышанное. Совершенно очевидно, что Стефан Тернэ искал случая приблизиться к Аманде и ее будущему ребенку. А дальше как можно рассуждать? Какие еще встают вопросы? По собственной ли воле Тернэ старался сблизиться с Амандой? Быть может, девушка считала доктора своим другом, а он просто наблюдал за ней… или даже следил? Не покупал ли он картины только для того, чтобы завоевать доверие молодой художницы?

Внезапно ей пришел в голову вопрос, который она тут же и задала собеседнице, нарушая хронологию рассказа: