Педагогические размышления. Сборник - Семен Калабалин

Я с наслаждением освободился от услуг бывшего фотографа, а ребята отреагировали на уход старшего воспитателя, как реагирует спящий на возню мыши в доме соседа. Кстати, увольнение старшего воспитателя с офицерским званием – недопустимо сложное и для начальника колонии бесправное дело. За время оформления увольнения, согласования санкции, даже в случае удачи, увольняемый может порядком напакостить.

В Сталинирской колонии была аналогичная история. Здесь промышлял в роли старшего воспитателя некто Ц. Младший лейтенант, образование 6 классов, до обидного туп и глуп. На детскую среду действовал раздражающе и был угнетающе, и физически, и интеллектуально дегенеративен, нравственно нечистоплотен. Родители и воспитатели-учителя что-то своё, только им присущее, сообщают детям. Я с ужасом отметил, что дети, непосредственно подчинённые Ц, чем-то напоминают вдохновителя, а именно – моральным оскуднением.

Конечно, нас могут упрекнуть, что это дело частных случаев, что выводить правило из этого мы не имеем основания, и, наконец, зачем же, мол, берёте плохих работников. Может, это и так, но лично у меня создаётся такое впечатление, что в наше учреждение попадает много людей – не офицеров от педагогики, а ефрейторов. Раз был в армии, умеет залихватски щёлкнуть каблуками, разбирается в военной субординации и желает быть воспитателем – берём! Ну, раз офицер, воевал, командовал людьми, значит, и у нас справится. А потом, когда на практике человек себя не оправдает, уволить его бывает не так-то просто. Офицерское знание не может служить допуском на роль воспитателя, должно быть только одно звание – педагогическое.

По-моему, нужно ориентироваться на меньшее количество воспитателей, но воспитателей опытных, педагогически грамотных, страстно любящих своё дело. Таких людей в нашей стране много, но необходимо найти справедливое вознаграждение за их труд. Ставку в 600 рублей надо считать неудовлетворительной. При нагрузке в 50 человек детей на одного воспитателя, при неограниченном рабочем времени, надо установить плату в 900—1000 рублей.

Институт старших воспитателей я бы ликвидировал, он себя не оправдывает, и нет в нём нужды. Скорее их нужно иметь в колониях на 600 и более человек. Нужен институт методических помощников при начальнике УВЧ, в обязанности которых возложить методические разработки по планированию воспитательной работы, ведение личных дел воспитанников, методику клубной работы и т. д.

Ведь и в самом деле получается несправедливо, например, на роли старших воспитателей – один товарищ с офицерским званием и, значит, с львиным материально-бытовым обеспечением, а другой старший воспитатель, невоенный, – 650 рублей и всё. Причем часто оказывается, что как раз последний, педагог, значительно ценнее первого, и плоды его работы эффективнее.

Такая же картина получается и с клубной работой. Начальник клуба, отвечающий за весь процесс клубной и военно-спортивной работы, – должность не офицерская, а военрук – офицерская, хотя военрук в своей работе подчинён и начальнику школы.

В итоге я предлагаю:

1. Ориентироваться только на высококвалифицированных педагогов. Пусть это будут молодые, начинающие педагоги, но подающие надежды.

2. Повысить компенсацию за труд педагогов-воспитателей.

3. Ликвидировать институт старших воспитателей.

В настоящее время в Сталинирской колонии абсолютно благополучное положение, а не так давно колония стояла на грани своей бесславной кончины. В те дни, когда учреждение корчилось в предсмертных муках организационного развала и нравственного растления, работало восемь воспитателей, ныне – четверо и из них две женщины. Но эти четверо – в лучшем смысле советские люди, несущие в себе самые лучшие человеческие качества, которыми и одаряют детей. Учреждён такой стиль, такие взаимоотношения между воспитателями и воспитанниками, что последним, не из-за страха, а в силу неловкости, человеческого неудобства, вести себя плохо и уйти из колонии просто невозможно.

Стиль, организация, традиции, люди решают успех нашего воспитательного дела, важного государственного дела.

Если наш бюллетень правомочен объявлять дискуссии, то пусть это моё письмо послужит поводом.

1949 г.

На моих глазах, моим поколением, при моем участии совершались удивительные дела: индустриализация, перестройка сельского хозяйства, ликвидация неграмотности и стремление людей к высшему и среднему образованию, электрификация страны, строились дворцы культуры, метро, корабли на подводных крыльях и полетел человек в космос!.. Словом, прыжок с воловьей арбы и конной телеги за штурвалы самых совершенных машин. Да, это подвиг – подвиг народа.

Я гляжу на окружающий меня мир, на события, происходящие на моей Родине, через очки педагога. И как педагога и гражданина радует меня ликвидация в стране такого горького и печального социального явления, как нищенство и беспризорность. Нет больше этого бедствия. А ведь я не только видел, но и испытал на себе и то, и другое.

С 1914 по 1917 год я был поводырём слепого. Сколько их, нищих, бродило по городам и сёлам России: слепые, погорельцы, инвалиды войны, старики и калеки, изгнанные с фабрик и заводов, а с ними – дети. Тысячи и тысячи их, обвешанных торбами, грязных, в чесотке и цыпках, босыми ногами месили грязь, ворошили пыль на дорогах задавленно дремавшей соломенной России.

В первые же годы советской власти, по призыву В. Ленина, на борьбу с беспризорностью, спасение детей, были мобилизованы лучшие люди. Спешно открывались детские дома и детские трудовые колонии. Молодое советское государство из своих скудных запасов выделяло для них продукты. Обеспечение детей было наравне с обеспечением воинов Красной Армии.

Я был одним из тех, кто всей своей жизнью обязан материнской заботе советской власти, к кому нежно и требовательно прикоснулась рука матери-Родины в лице таких людей, как A.C. Макаренко.

Рождённый в многодетной бедной крестьянской семье, я с детства был лишён права на жизнь. Был батраком, нищим, беспризорником, озлобленным зверёнышем-воришкой… И вот почти физически почувствовал, как стал трещать и разрушаться социальный панцирь, сковывавший мою душу, во мне признали человека, поверили в меня и научили верить в лучший завтрашний день, бороться за наступление этого дня.

В 1923 году, по путёвке комсомола, с правом, одинаковым с бывшими партизанами и красноармейцами, сел я за студенческую парту рабфака. Какая это поэзия! Поэзия права на жизнь! Поэзия на право быть человеком, с обязанностью быть коллективно счастливым!

В 1928 году своему другу и наставнику A.C. Макаренко я дал торжественную клятву посвятить свою жизнь борьбе с детской беспризорностью, нищетой, за предупреждение детской преступности, жить для тех, из среды которых вышел сам, чтобы жили они и жизнью своею землю украшали.

– Спасибо, Семён, от Родины спасибо, – сказал Антон Семёнович и поцеловал, благословляя на самое ответственное дело строительства новой жизни – строительство нового человека.