Генерал Ермолов - Владимир Лесин

Однако прежде чем перейти в наступление, чтобы возвратить казакам их прежние затеречные владения, необходимо было добиться разрешения на это императора Александра I.

«С устройством крепостей, — писал он государю, — я предложу злодеям, живущим между Тереком и Сунжей и называющим себя мирными, правила для жизни и некоторые повинности, кои истолкуют им, что они подданные Вашего Величества, а не союзники, как до сего времени считали. Если будут они повиноваться, то назначу им нужное количество земли, а остальную разделю между казаками и чёрными ногаями; если же нет, предложу им удалиться к прочим разбойникам… в сем случае все земли останутся в нашем распоряжении».

Ермолов не скрывал, что предприятие это потребует немалых усилий. В обеспечение успеха он просил его подкрепить Кавказский корпус хоть одним полком. Алексей Петрович убеждал царя, что рано или поздно это придётся сделать. Теперь же самое время перейти в наступление — «мир и спокойствие тому благоприятствуют».

Несмотря на принятые меры, набеги на пограничные русские селения продолжались. Не проходило ни одного дня, чтобы горцы не уводили в плен детей, женщин, работавших в поле, и не угоняли скота и лошадей. В селениях, ближайших к границе, они врывались даже в дома и уносили вещи и домашнюю утварь. Почти все станицы, расположенные вдоль Линии, постоянно подвергались нападениям.

Наместник приказал повесить несколько чеченцев, захваченных в плен во время набега, а жителей аулов, которые их укрывали, предупредил, что если они и впредь будут принимать и укрывать грабителей, то могут лишиться не только своих жилищ, но и самой жизни.

Досталось и казакам, которых Ермолов обвинил в нерадивом несении службы, отсутствии дисциплины, ослаблении воинственного духа, а офицеров в предпочтении личных выгод, получаемых непозволительными средствами, в распутстве и даже в участии вместе с горцами в набегах на русские селения.

Не правда ли, знакомая ситуация?

Страх как универсальное средство поддержания порядка распространялся не только на горцев. Здесь особенно показателен случай, описанный в воспоминаниях Н.Н. Муравьева-Карского…

Однажды горцы вырезали несколько казаков, «уснувших на пикете, как на квартире». Ермолов вызвал их командира, по-видимому, хорунжего или сотника.

— Я не могу наказать тебя плетьми, — взревел А.П. Ермолов, потом ударом огромного кулака поверг его на землю и с остервенением стал топтать ногами. Натешившись, выкинул из палатки, заставив рыть яму, в которую приказал бросить избитого офицера. Командиру бригады В.А. Сысоеву, рассказывал Н.Н. Муравьев, с большим трудом удалось уговорить разъяренного генерала, «который, вероятно, все же не закопал бы его». Конечно, но из службы исключил.

Над казаками были и более высокие начальники, чем пикетные командиры. С ними Алексей Петрович тоже не церемонился, но изъяснялся более изысканно.

«Достаточно со стороны вашей одного равнодушия к беспорядкам, — писал Ермолов генерал-майору Дебу, — чтобы подчиненные, в свою очередь, были совсем нерадивы или даже негодны. Поверьте, ваше превосходительство, мне трудно делать подобные замечания вам, а еще менее я желаю повторять их».

Все понимали: повторного замечания добиваться не стоит.

В Петербурге никак не могли понять, что побуждает горцев к враждебным действиям против русских? Начальник Главного штаба князь Петр Михайлович Волконский попросил ответить на этот вопрос Ермолова.

«Набеги и грабительства чеченцев и других народов, — ответил он, — происходят единственно от желания добычи, и других побуждающих к тому причин нет ни особенных, ни новых».

Набеги на русские поселения стали не только образом жизни, но и способом существования горцев. Алексей Петрович как бы и не замечает, что они живут в самой страшной бедности, что, собственно, и определяет все их поступки. Кушать-то каждый день хочется. Потому и рисковали.

Государь одобрил план главнокомандующего. С весны 1818 года он приступил к реализации своих намерений.

Для Ермолова все горцы — народ «гнусный и подлый», легко дающий клятвы на верность и столь же легко отступающий от них, поэтому заслуживающий самого сурового наказания. Но он не спешит перевоспитать их. Постепенно, как бы исподволь, наместник ограничивает возможности для грабительских набегов чеченцев и кабардинцев на пограничные русские селения.

Глядя на громады гор, командующий Кавказским корпусом говорил своим офицерам:

— Это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Надобно или штурмовать, или обложить её траншеями. Штурм будет стоить слишком дорого, не будем рисковать солдатами, возьмём неприступную цитадель измором.

И он приступил к устройству новых крепостей и укреплений на Кавказской линии. Все селения, с точки зрения Ермолова, мешавшие обустройству Линии, подлежали истреблению, а их жители переселению в горные районы. Правда, главнокомандующий заранее предупреждал их об этом и предлагал взять с собой самые ценные вещи. Многочисленные же табуны лошадей и стада скота, принадлежавшие на данный момент горцам, подлежали конфискации с целью удовлетворения пострадавших от их набегов русских крестьян и казаков.

Это о горцах вообще, но не лучше мнение Ермолова и о чеченцах. Для него «нет под солнцем народа ни гнуснее, ни коварнее, ни преступнее», но нет и народа «более сильного, живущего в состоянии совершенного равенства, непризнающего никаких над собою властей». Поэтому и относится он к ним иначе — с терпением, готов «сносить и досады, и потери», будучи уверен, что «за все то они впоследствии заплатят и будут вынуждены обратиться к жизни спокойнейшей».

Такая уверенность генерала основывалась на задуманном им плане вытеснения чеченцев за Терек, где на реке Сунже намерен он был поставить крепость Грозную как форпост русских на Северном Кавказе. Ермолов понимал, насколько это трудная задача, а потому и не форсировал события, но принимал меры по постепенному ограничению грабительских набегов горцев на русские селения.

Весной 1818 года Ермолов сосредоточил на берегу Терека пять тысяч шестьсот человек, с которыми 25 мая двинулся в сторону Сунжи. Впереди следовал казачий разъезд с двумя пушками, за ним — главные силы и обоз. Сильная жара скоро изнурила войска. Командующий разрешил солдатам снять галстуки и расстегнуть мундиры. Шли без необходимого в таких случаях охранения. Лишь в самых опасных местах выставляли часовых. Усиленное питание и рюмка водки поддерживали здоровье солдат. На подступах к Ханкальскому ущелью остановились.

Чеченцы спокойно наблюдали за движением русских и не сделали в их сторону ни одного выстрела. Те, кто не чувствовал за собой никакой вины, остались в своих домах и даже приходили в наш лагерь, писал Ермолов в высочайшем донесении.

Главнокомандующий собрал старейшин всех селений и заявил:

— Я пришел не наказывать вас за прошлые злодеяния, но требую, чтобы оные не повторялись впредь. Вы должны еще раз присягнуть на верность России и вернуть находящихся у вас пленных. В противном случае пеняйте на себя. Наказание не заставит себя ждать и будет суровым.