Правила вежливости - Амор Тоулз

и она, протянув над столом руку, стиснула мои пальцы.

– Не надо смотреть на меня так, будто я страшно тебя разочаровала. Мне этого не вынести. Я выдержу это от кого угодно – только не от тебя!

– Ты просто застала меня врасплох.

– Ну, это я заметила. Но и ты должна меня понять. Меня ведь в семье воспитывали так, чтобы я, став взрослой, рожала и растила детей, кормила свиней, сеяла кукурузу и благодарила за это счастье доброго Боженьку. Но после той злосчастной аварии я уяснила для себя кое-что весьма важное. И мне очень даже нравится пребывать по эту сторону ветрового стекла.

Именно так она и раньше всегда говорила: она была готова терпеть чье угодно влияние, но до тех пор, пока этот кто-то не попытается прижать ее к ногтю.

Склонив голову набок, Ив пристально вгляделась в мое лицо.

– Ну что, Кейти, готова ты с моей позицией примириться?

– Конечно.

– Даже притом что я гребаная католичка?

Я рассмеялась.

– Да. Я прекрасно знаю, что ты гребаная католичка.

Она затушила окурок и снова потянулась за сигаретой. В пачке осталась всего одна, но Ив вытащила ее, закурила, бросила спичку через плечо и протянула раскуренную сигарету мне, точно индейский вождь трубку мира предводителю соперничающего племени. Я сделала затяжку и вернула ей сигарету. Так мы и продолжали молча курить, передавая друг другу последнюю сигарету.

– А сейчас ты что собираешься делать? – наконец спросила я.

– Не знаю. «Бересфорд» пока что в полном моем распоряжении, но я не собираюсь там оставаться. Родители давно уже уговаривают меня вернуться домой, и я, возможно, все-таки нанесу им визит.

– А что собирается делать Тинкер?

– Он сказал, что, возможно, вернется в Европу.

– Чтобы воевать с фашистами в Испании?

Ив уставилась на меня, словно не веря собственным глазам. Потом рассмеялась и воскликнула:

– Черт побери, сестренка! Если он и собирается воевать, так только с волнами на Лазурном Берегу!

* * *

Через три дня вечером, когда я уже раздевалась, собираясь лечь в постель, зазвонил телефон.

Все время после того, как у меня побывала Ив, я его ждала – этого позднего звонка, когда Нью-Йорк погружен во тьму, а солнце встает где-то за тысячу миль отсюда над кобальтовым морем. Этот телефонный звонок – если бы не та случайная замерзшая лужа на Парк-авеню, на которой занесло молочный фургон, – мог прозвучать и полгода назад, и даже целую жизнь. Сердце мое сразу забилось. Я снова быстро надела через голову рубашку и сняла трубку.

– Алло?

Но, увы, услышала полузнакомый голос старого усталого аристократа.

– Это Кэтрин?

– …мистер Росс?

– Простите, что беспокою вас так поздно, Кэтрин. Я просто хотел спросить, не знаете ли вы, случайно…

И на том конце трубки воцарилось молчание, в котором прямо-таки слышались двадцать лет достойного воспитания и несколько сотен миль от Индианы до Нью-Йорка, которые тщетно пытаются совладать с эмоциями мистера Росса.

– Мистер Росс?

– Извините. Мне, наверное, следовало бы объясниться. По всей видимости, отношения Ив с этим молодым человеком, с Тинкером, подходят к концу…

– Да. Мы виделись с Ив несколько дней назад, и она мне все рассказала.

– А, хорошо. Я… Дело в том, что мы с Сарой… получили от нее телеграмму, в которой она написала, что приезжает домой. Мы поехали ее встречать, однако в поезде ее не оказалось. Сперва мы решили, что случайно пропустили ее, стоя на перроне. Но ее не было ни в ресторане, ни в комнате ожидания, и мы пошли к начальнику станции, желая узнать, была ли она в списке пассажиров. Он не хотел нам говорить. Утверждал, что это якобы противоречит их установкам, правилам вежливости и так далее. Но потом все же сообщил, что Ивлин действительно села на этот поезд в Нью-Йорке. Как видите, в поезде-то она ехала, но на нашей станции просто не сошла. Затем мы несколько дней пытались дозвониться до проводника, который, как оказалось, к этому времени уже побывал в Денвере и направлялся назад, на восток. Но Ив он запомнил – из-за того шрама, разумеется. И он нам сказал, что, когда поезд еще только подъезжал к Чикаго, она заплатила, сколько требовалось, чтобы продлить свой билет. И поехала дальше, в Лос-Анджелес.

Мистер Росс умолк и некоторое время собирался с силами. Потом сказал:

– Как вы понимаете, Кэтрин, мы всем этим попросту обескуражены. Я пытался дозвониться до Тинкера, но он, похоже, уехал за границу.

– Мистер Росс, я просто не знаю, что вам сказать.

– Кэтрин, я бы никогда не стал просить вас нарушить обещание, данное моей дочери. Если Ив не хочет, чтобы мы знали, где она находится, я готов это принять. В конце концов, она взрослая женщина и вольна сама выбирать свой путь. Но ведь мы ее родители. Вы тоже когда-нибудь поймете, что это такое. Мы не хотим совать нос в ее дела. Мы всего лишь хотим убедиться, что с ней все в порядке.

– Мистер Росс, если бы я знала, где Ив, я бы вам сказала! Даже если б она заставила меня дать ей клятву молчания.

Мистер Росс лишь коротко вздохнул – у меня чуть сердце не разорвалось, таким сдержанным и еле слышным был этот вздох.

Я хорошо представляла себе, как все это выглядело: супруги Росс наверняка встали на рассвете, чтобы вовремя добраться до Чикаго, и даже радио, скорее всего, по дороге не слушали, а лишь время от времени обменивались краткими фразами – но вовсе не потому, что, как это часто бывает в семейной жизни, время превратило их в чужих людей, а всего лишь потому, что сейчас как никогда были близки в испытываемых ими чувствах; они как бы существовали сейчас внутри того объединяющего их ощущения, которое из горького внезапно превратилось в сладкое, ибо их столь храбрая и самоуверенная дочь оказалась так больно ранена Нью-Йорком, что наконец-то решила вернуться домой. И вот они, одетые, как к воскресной службе, прошли через вращающиеся двери вокзала и стали пробираться сквозь густую толпу куда более демократично одетых отъезжающих и только что прибывших людей; они, конечно, немного волновались, но в целом пребывали в приподнятом настроении: ведь самую главную свою миссию они выполнили до конца – а это было важно не только для них, родителей, но и для их отпрысков. Какая же, наверное, пустота возникла в их душах, когда они поняли, что дочь не только не собиралась сходить с поезда, но даже показаться им не захотела.

Ив сойдет с поезда в совсем