Неприятности – мое ремесло - Рэймонд Чандлер

– Где ваш рапорт? Что нашли?

Делагерра равнодушно посмотрел на Маккима:

– А должен был? Вы про оленя?

Ни единый мускул в лице Маккима не дрогнул. Дрю провел по горлу розовым наманикюренным ногтем и прищелкнул языком:

– Полегче, приятель, не забывай, с кем разговариваешь.

Делагерра не сводил глаз с Маккима.

– Вы у нас на хорошем счету, Делагерра, – хмуро заметил Макким. – Ваш дед был одним из лучших шерифов округа. Но сегодня вы запятнали свое имя. Вас обвиняют в неповиновении закону, препятствовании егерю местного лесничества в исполнении своих обязанностей и сопротивлении аресту. Что можете сказать в свое оправдание?

– Что, даже ордер выписали? – спокойно спросил Делагерра.

Макким покачал головой:

– Это внутреннее дело. Официального обвинения не предъявлено… Не хватило доказательств, полагаю, – добавил он сухо, без улыбки.

– Мне что, сдать значок?

Макким кивнул.

– Умерили бы вы свое рвение, Делагерра. Слишком ретивы, – сказал Дрю.

Испанец вытащил бляху, протер рукавом и подтолкнул Маккиму.

– Как скажете, шеф, – промолвил он мягко. – Я чистокровный испанец. Не метис и не мулат. Мой дед в подобной ситуации обошелся бы куда меньшим количеством слов и большим количеством пороха, но мне не кажется это забавным. Меня подставили, потому что я был близким другом Донегана Марра. Вы не хуже моего знаете, что это никогда не влияло на мою работу, но, возможно, комиссар и его политические сторонники думают иначе.

Дрю вскочил.

– Черт подери, кто дал вам право так со мной разговаривать? – взвизгнул он.

Делагерра улыбнулся. Он ничего не ответил, даже не взглянул в сторону комиссара. Задыхаясь от возмущения, Дрю снова опустился в кресло.

Смахнув бляху в ящик стола, Макким встал:

– Вы отстранены от исполнения обязанностей, Делагерра. Будьте на связи. – Он, не оглядываясь, вышел из кабинета.

Делагерра отодвинул кресло и взялся за шляпу. Дрю прочистил горло, примирительно улыбнулся и сказал:

– Возможно, я порой слишком резок. Во мне говорит моя ирландская кровь. Не держите зла, Делагерра. Это будет вам уроком. Позволите совет?

Делагерра встал и улыбнулся одними губами, лицо словно одеревенело.

– Я знаю, что́ вы посоветуете, комиссар. Держаться подальше от дела Марра.

Дрю расхохотался вполне искренне:

– Не совсем. Нет больше никакого дела Марра. Имлей через своего юриста признался в убийстве. Завтра утром он сдастся властям. А я советую вам извиниться перед егерем из округа Толука. Вот увидите, большего не потребуется.

Делагерра медленно направился к выходу, но у двери обернулся и одарил комиссара белозубой улыбкой:

– Я способен отличить мошенника от порядочного человека, комиссар. Он свое получил, обойдется без моих извинений.

Делагерра вышел. Дрю смотрел, как за ним со слабым щелчком захлопнулась дверь. Лицо комиссара исказилось от ярости, из розоватого став серым. Рука, сжимавшая янтарный мундштук, дрогнула, и пепел просыпался на брюки с безукоризненно ровными стрелками.

– Черт подери, испанец, – процедил он, – думаешь, ты такой гладкий и непробиваемый сукин сын, что в тебе нельзя проделать дыру?

Комиссар Дрю вскочил, нервно стряхнул пепел с брюк и потянулся за шляпой и тростью; его ухоженные пальцы дрожали от ярости.

Затертая между Третьей и Четвертой улицами Ньютон-стрит славилась дешевыми лавками, ломбардами, игровыми автоматами и гнусными отельчиками, перед входом в которые мужчины, пряча глаза, сквозь зубы цедили тайные слова. Деревянная вывеска гласила: «Бильярдная Столла». Делагерра спустился по ступеням.

В темноте у входа стояли аккуратно застеленные столы, на подставке высились ровными рядами кии. Яркий свет горел в глубине помещения, и на его фоне виднелись силуэты склоненных плеч и голов, слышался рокот голосов. Делагерра пошел на свет.

Внезапно, словно по сигналу, стало тихо, и в тишине раздался треск шаров, глухой стук и финальный щелк битка, замыкающего трехбортный карамболь. Зрители снова загудели.

Делагерра остановился, вынул из бумажника десятидолларовую банкноту и клочок бумажки с липким краем, написал на ней: «Где Джоуи?», приклеил бумажку к купюре, вчетверо сложил ее и начал протискиваться к бильярдному столу.

Высокий бледный малый с аккуратным пробором и невозмутимым лицом мелил кий, изучая расположение шаров. Вцепившись сильными пальцами в край, он наклонился над столом. Гул мгновенно стих. Легким и уверенным движением игрок сделал удар от трех бортов.

Круглолицый малый, сидевший на высоком табурете, объявил:

– У Чилла сорок. Разрыв – восемь.

Высокий игрок снова намелил кий и лениво оглядел зал, не задержавшись взглядом на Делагерре. Тот шагнул к нему и сказал:

– Решил тряхнуть стариной, Макс? Ставлю пять баксов на следующий удар.

Игрок кивнул:

– Принято.

Делагерра опустил сложенную купюру на край стола. Мальчишка-помощник в полосатой рубашке потянулся к ней, но Макс Чилл небрежным движением оттеснил его, поднял банкноту, сунул ее в жилетный карман, буркнул: «Ставка на пять» – и склонился над столом.

Биток и первый прицельный шар разминулись в верхней части стола. Зрители зааплодировали. Макс Чилл передал кий помощнику и объявил:

– Перерыв. Мне нужно отлить.

Когда он скрылся за дверью туалета, Делагерра закурил и огляделся. Обычный сброд с Ньютон-стрит. Противник Макса Чилла – такой же высокий, бледный и невозмутимый – беседовал с маркером, не глядя на собеседника. Рядом с ним надменный красавец-филиппинец в ладно сшитом коричневом пиджаке попыхивал шоколадного цвета сигаретой.

Макс Чилл вернулся, взял протянутый кий, натер острие мелом, сунул руку в жилетный карман и, протянув свернутую купюру Делагерре, лениво буркнул:

– Сдача, приятель.

И почти без остановки сделал три карамболя подряд.

– Сорок четыре у Чилла. Разрыв – двенадцать, – объявил маркер.

Двое отделились от толпы и направились к выходу. Делагерра пристроился за ними. У подножия лестницы он остановился, развернул купюру и прочел адрес, нацарапанный ниже его каракуль. Затем смял листок и сунул в карман.

Внезапно что-то толкнуло его в спину.

– Стараешься ради приятеля? – гнусаво процедил неприятный голос – словно лопнула струна банджо.

Ноздри Делагерры дрогнули, нос заострился. Он поднял глаза на ноги идущих спереди и отраженный свет уличных огней.

– Как знаешь, – сурово процедил голос.