Господин Малоссен - Даниэль Пеннак

* * *

– Весьма сожалею, – говорит старший сержант, вешая трубку.

Я уже знаю, что он сейчас сообщит нам: комиссариат Баланса ничего не знает. Не сняв еще руки с телефонной трубки, жандарм отрицательно качает головой. У него и в самом деле расстроенный вид. Он не из тех полицейских, которые бессовестно проедают зарплату, предпочитая ложь правде. Он любит простых невинных граждан. Он предпочел бы, чтобы комиссариат Баланса подтвердил наши показания. Но комиссариат Баланса не подтверждает.

– Никакой жалобы об угоне грузовика этим утром не поступало.

Жюли молчит.

Жюли поняла.

Жюли измеряет всю низость обмана.

И глубину пропасти.

Я один продолжаю отбиваться. При этом питаю не больше иллюзий, чем сельдь в сетях балтийских траулеров.

– Там, в гостинице, был еще один человек, у которого угнали машину! И девушка, горничная, она может это подтвердить. Она посетила нас вечером и разбудила сегодня утром, когда пришли инспекторы.

– Мы это, конечно, тоже проверим, – отвечает старший сержант, утвердительно кивая головой. – Какая гостиница, вы говорите?

Я повторяю.

Связываясь по телефону, он спрашивает у нас:

– Вы зарезервировали номер? Есть какая-нибудь запись в регистрационной книге?

– Нет, – отвечаю я, – это была случайная остановка. Но мы заплатили чеком.

– Этой девушке, горничной?

– Да.

– Хорошо. Мы им туда позвоним. Я также еще раз запрошу комиссариат Баланса, насчет второго угона. Вы знаете марку машины?

Где же ты, моя память… я перебираю в уме возмущенные тирады того толстяка. Он тогда устроил настоящий фейерверк вокруг угона своей тачки. Но нет… нет… никакого упоминания о марке. А между тем черт знает, как он убивался по своей старушке, дубина!

– Какая-то большая, должно быть, – бухнул я наугад. – И новая.

– Не имеет значения. Если жалоба зафиксирована, мы узнаем и марку, и фамилию владельца.

* * *

Вот так. Бесполезно вникать в детали. В свою очередь и я перестал рыпаться. Не только комиссариат Баланса не подтвердил наличия какого бы то ни было заявления относительно угона машины, зарегистрированного между семью и восемью часами утра, но вместо этого в десять часов в тот же комиссариат поступило странное сообщение от хозяйки гостиницы об исчезновении горничной. Девушка, студентка, нанятая до конца месяца, чтобы присматривать за домом в ночное время, таинственным образом исчезла, так что постояльцы проснулись в совершенно пустой гостинице. Хозяйка с ума сходит. Да, девушка серьезная. Ее собственная племянница, приехала к ней, чтобы подзаработать денег на каникулы. Она собиралась поехать в Исландию с друзьями, тоже студентами. Естественно, никакого намека на мой чек и ни малейшего следа нашего пребывания, если вспомнить, что приехали мы поздно, встретила нас та самая девушка, и мы тотчас же поднялись к себе. Девять оставшихся клиентов, проснувшись, обнаружили свои девять машин. Десятого – как не бывало. Что до зеленоглазого инспектора, кстати, уроженца Сен-Мартена… никаких инспекторов его возраста среди весьма небольшого населения Сен-Мартена не числится, как и вообще молодых людей с зелеными глазами.

Нет, это уже не пропасть.

Это – омут, чудовищная воронка.

Мы с Жюли кружимся, как две мухи, которых каждую секунду может засосать в тартарары, в черную дыру заднего прохода нашего голубого шарика.

И дыра эта тут же разверзлась:

– Шеф! Тела нашли!

– Тела? – переспрашивает старший сержант, поворачиваясь к жандарму, который только что ввалился в его кабинет.

– В доме. Три обгоревших трупа.

Вы подтверждаете свою версию событий?

– Вы настаиваете на своей версии событий?

И дивизионный комиссар Лежандр заново излагает вышеназванную версию, верно, для того, чтобы я оценил все ее неправдоподобие и мог в любую минуту совершенно искренне от нее отказаться.

– По вашим словам, господин Малоссен, мадемуазель Коррансон и вы якобы взяли напрокат грузовик, чтобы забрать фильмотеку, которая будто бы была ей отписана по завещанию (что не подтверждается никаким документом), грузовик, который у вас, стало быть, украли (угон, зарегистрированный несуществующим полицейским) со двора одной гостиницы (где, кстати, никто вас не видел), чтобы спрятать его именно там, куда вы направлялись, и все для того, чтобы повесить на вас двойное убийство господина Бернардена и его сына, доктора Маттиаса Френкеля, я правильно излагаю?

Увы! Да, старый Иов… и Маттиас… найдены мертвыми под обломками… вместе с телом еще одного человека, личность которого не установили.

– Какая-то невообразимо запутанная ловушка, для которой к тому же потребовалось слишком много исполнителей, вы не находите?

Да.

Но он все-таки начинает перечислять:

– Угонщик грузовика, подставной постоялец, который должен был вопить о пропаже своей машины, еще двое – чтобы играть полицейских, и по меньшей мере двое других, заминировавших дом… Кто может ненавидеть вас настолько, чтобы поднять против вас целую армию, господин Малоссен?

О, это неразрешимый вопрос всей моей жизни, да. Кто может меня ненавидеть? И почему до такой степени? Что я вам сделал?

Дивизионный комиссар Лежандр не слишком верит в такую ненависть.

– С другой стороны, вы знали доктора Френкеля.

С другой стороны – да.

– Он был гинекологом мадемуазель Коррансон. Это правда.

– Близкий друг ее семьи.

Это правда.

– Вы ему безгранично доверяли.

Это правда.

– После того, как он с вами поступил, нет ничего абсурдного в том, что вы могли желать его смерти.

Это неправда.

– Это называется «мотив», господин Малоссен. И скоро это будет называться судебной ошибкой.

Но что тут скажешь? Что сказать, когда ты – несчастный заложник чистой правды? Человек не живет правдой, он живет ответами! А Лежандр – всего лишь человек. Юноши грядущих поколений, слушайте меня: не знайте ничего, но имейте ответ на все. Бог родился из этого предпочтения! Бог и статистика! Бог и статистика, вот ответы, в которых никогда не усомнятся.

– Нет, господин Малоссен, ваша история невероятна.

Если бы жизнь портило только это – невероятное… Этот кабинет, например, бывший кабинет дивизионного комиссара Кудрие… Как это возможно в столь короткий срок так радикально изменить обстановку? Как можно за несколько дней заменить зеленый с золотом ампирный полумрак, ревниво оберегающий думы своего хозяина, – на полную прозрачность декора: огромное открытое окно, светлый палас и галогенное освещение, застекленная двустворчатая дверь, за которой бежит безликий поток коридора, полупрозрачные кресла, которые, кажется, держат подозреваемого в подвешенном состоянии, письменный стол из опалового стекла… Куда делись строгое красное дерево и темная зелень бархата? дверь, обитая кожей, и скрипящий паркет? реостатная лампа и салонный диван Рекамье? бронзовый бюст императора и камин, на котором он стоял? Куда улетели пчелы? Где вы, Элизабет? И кофе, Элизабет? Ваш кофе?..