Семена прошлого - Вирджиния Клео Эндрюс

— Я после этого всегда совершаю глупости, а потом чувствую себя больным. Глупо, потому что ликер всегда лишь усугубляет мои проблемы. Мама, почему я такой? Я не могу даже напиться до забытья. Я всегда чересчур чувствителен. Я случайно подслушал, что Джори мастерит тот чудесный клипер в подарок мне, и загорелся от радости. Никто еще не проводил месяцы подряд над подарком для меня… Но клипер оказался сломанным. Джори так старался, он превозмогал боль, чтобы сделать этот подарок… и в результате он оказался в мусорном ведре.

Барт говорил так взволнованно, искренне… и я пыталась, всеми силами пыталась уверить его в своей любви. Не важно, что он был пьян — в эти минуты он трогал меня своей добротой, своей способностью любить.

— Милый, Джори сделает для тебя еще один, говорила я, не вполне уверенная, что Джори захочет.

— Нет, мама, я больше не хочу. Что-нибудь случится и с другим. Просто это какой-то рок навис над моей жизнью. Жизнь всегда забирает у меня то, что я люблю или хочу. Впереди у меня нет ни счастья, ни любви. Мне никогда не достичь своего «заветного желания», как я говорил в детстве. Разве не были мои тогдашние мечты детскими и глупыми? Не удивительно, что все испытывали ко мне жалость: так сильно мне хотелось невозможного. Я всегда слишком сильно и много хочу. Я никогда не могу удовлетвориться. Ты и твой любимый дарили и давали мне все, чего бы я ни захотел, и даже то, о чем я не просил, но я никогда не был счастлив. Поэтому я решил никого не любить больше, ничего не хотеть. Я понял: рождественский бал не принес бы мне удовольствия, если бы даже гости приехали. Я бы не смог поразить их воображение. А в результате я был бы обречен на очередной неуспех, как безуспешны были все вечера, которые вы устраивали для меня.

И все же я заставил себя обмануться и поверить, что если бы этот вечер удался, то и вся моя жизнь изменилась бы к лучшему. — Ликер развязал Барту язык, и он говорил со мной так откровенно, как никогда раньше.

— Глупо, правда? — продолжал он. — Все глупо. Синди права, когда называет меня шутом и идиотом. Я смотрю на себя в зеркало и вижу красивого мужчину, похожего на моего отца, которого, как ты мне говорила, ты любила больше других мужчин. Но я вижу, что внутренне я не красив, нет: душа моя темнее самого греха. Утром я просыпаюсь, вдыхаю свежий утренний воздух, вижу капли росы, сверкающие на розах, или вижу зимнее солнце, сверкающий снег и думаю о том, что жизнь, может быть, все же даст мне шанс. Я так надеюсь, что однажды увижу себя — такого, каким я должен быть, таким, каким я смогу себя любить. И вот поэтому, уже давно, я решил сделать это Рождество счастливейшим в нашей жизни. Не только для Джори, который заслуживает этого, но и для тебя, и для себя. Ты ведь думаешь, что я не люблю Джори, а я люблю его.

Он опустил голову на руки и тяжело вздохнул:

— Нет, пришло время сознаться, мама. Я иногда ненавижу Джори, да, это отрицать нельзя. К Синди у меня вообще нет никакой любви. Всю свою жизнь она только и делала, что отнимала у меня то, что принадлежит мне. А она чужая нам, чужая. Джори всегда перепадала большая часть твоей любви. Меня никогда никто не любил сильно. Я так надеялся, что Мелоди отдаст свою любовь мне. А теперь я понял, что ей просто нужен был кто-то взамен Джори. Любой мужчина, подходящий по социальному уровню и желающий ее, годился бы для этой роли. Вот почему я теперь ненавижу и ее, как ненавижу Синди.

Он отнял руки от лица; взгляд его темных глаз был необыкновенно горек. Огонь камина отражался в них, и от этого они походили на пылающие угли. Алкоголь делал его дыхание прерывистым. Мое сердце зашлось от горестного сочувствия. Я встала, обошла его кресло и скользнула руками по его шее.

— Барт, я не спала сегодняшнюю ночь, ждала, когда ты вернешься домой. Скажи мне, что я могу сделать, чтобы помочь тебе? Никто из семьи не испытывает к тебе ненависти, поверь. Даже Синди. Ты часто разочаровываешь нас, но мы не желаем отталкивать тебя.

— Расстанься с Крисом, — сказал он безжизненным голосом, будто потеряв надежду на то, что я выполню эту просьбу. — Только это докажет мне, что ты любишь меня. Только когда ты порвешь с ним, тогда я почувствую себя любимым и смогу любить тебя.

Боль пронзила меня.

— Но он умрет без меня, Барт, — прошептала я. — Я понимаю, что тебе могут быть неприятны наши отношения. Ты не поймешь, да я и сама не понимаю, почему он не может без меня, а я без него. Нет этому объяснения, кроме долгой памяти о том, как мы с ним оба оказались в страшной ситуации, беспомощные, одинокие. Мы создали себе мир мечты, мы сами себя в него заперли. И теперь, когда нам обоим уже много лет, мы все еще пребываем в этом фантастическом мире. Мы не можем друг без друга и без созданного нами мира. Если мы его лишимся, то погибнем оба.

— Но мама! — страстно бросился ко мне Барт и прижался к моей груди. — Ведь у тебя буду я!

Он взглянул на меня, обхватив руками:

— Я хочу, чтобы душа твоя очистилась, пока не поздно. То, что вы с Крисом совершаете — против правил, установленных Господом и обществом. Отпусти его, мама. Я молю тебя, отпусти его с Богом — пока с кем-нибудь из нас не случилось ничего ужасного. Отпусти своего брата с его братской любовью.

Я отодвинулась от него. Отвела назад рукой упавшую на лоб прядь. Я чувствовала себя поверженной. Это невозможно — то, о чем он просит.

— Ты хочешь убить меня, Барт?

Он закусил нижнюю губу — детская привычка, которая возвращалась к нему, когда он был взволнован.

— Я не знаю. Иногда мне хочется, чтобы ты умерла. Иногда я ненавижу тебя больше, чем его. Ты так нежно мне улыбаешься, что кажешься ангелом, сердце мое готово выпрыгнуть из груди, и мне больше всего тогда хочется, чтобы ты всегда была такой. Но когда я ложусь спать, то часто во сне меня преследует какой-то шепот, твердящий, что ты — грешница и заслуживаешь смерти. Когда же я представляю себе, что ты мертва и лежишь в земле, глаза мои застилают слезы, а сердце мое разрывается, тело становится тяжелее свинца, и мне кажется, что со мной все кончено: я одинок, мне страшно. Мама, может быть, я сумасшедший? Почему я даже не могу любить без Уверенности, что любовь будет длиться вечно? Почему я не могу забыть о том, что ты совершаешь грех?

Я так надеялся на Мелоди. Она была прекрасна, но потом стала безобразной и толстой. Вечно ныла и надоедала мне жалобами на мой дом. Даже Синди оценила, как я обставил дом, и была благодарна мне. Я возил Мелоди в лучшие рестораны, в театр и кино, чтобы она и думать забыла о Джори. Но она не желала. Она вечно твердит о балете и о том, как он много значит для нее. И только, когда мне это надоело, я понял, что я для нее был просто мужчиной, замещающим Джори, — на самом деле она не любила меня. Она использовала меня только для того, чтобы забыть свою потерю. А теперь она вовсе не похожа на ту девушку, которую я когда-то полюбил. Она хочет жалости, а не любви. Она просто воспользовалась моей любовью, поэтому теперь я даже не могу смотреть на нее. Вздохнув, он продолжал так тихо, что я едва слышала:

— Когда я гляжу на эту шалопайку Синди, я думаю, что когда-то ты выглядела, как она сейчас. И тогда я догадываюсь, почему Крис влюбился в тебя. За это я еще больше ее ненавижу. Она дразнит меня, ты знаешь это. Ее вид заставляет меня думать о пороке, о том грехе родственной любви, в который впали вы с Крисом. Она разгуливает в своей спальне в одном бикини. А ведь ей хорошо известно, что я проверяю все комнаты перед тем, как лечь спать. Сегодня, например, на ней была такая прозрачная ночная рубашка, что она не скрывала практически ничего. Но она даже не смутилась, встретив меня в таком виде, и позволила себя разглядывать. Джоэл говорит, что она просто потаскуха.