Меч и Цитадель - Джин Вулф

Как ни велик был соблазн, вложив в ножны «Терминус Эст», последовать за великаном, я понимал, что в таком случае окажусь совершенно беззащитным, поскольку Бальдандерс наверняка спустится вниз первым. Стоило запустить в него ящичком, враг скрылся из виду за струями ливня, а я, за неимением иного выбора, ощупью добрался до лестницы и спустился на первый этаж, который успел рассмотреть, войдя в замок.

В то время внизу царила мертвая тишина, а вокруг не было никого и ничего, кроме множества древних механизмов. Теперь комната превратилась в сущий пандемониум. Повсюду – и над, и под, и между машинами – кишмя кишели дюжины устрашающих тварей сродни той, чей призрак я видел в комнате, названной Бальдандерсом туманными покоями. Одни, подобно Тифону, щеголяли двумя головами, другие – двумя парами рук, многих постигло проклятье несоразмерности конечностей – ног вдвое длиннее туловища, бицепсов толще бедра. Все они были вооружены и, очевидно, не в своем уме, так как разили и бившихся с ними островитян, и друг друга, не отличая своих от чужих. Тут мне и вспомнились слова Бальдандерса, сказавшего, что внизу, во дворе, полным-полно моих друзей и его врагов. Разумеется, он был целиком прав: бросавшиеся на всех без разбору, эти твари немедля напали бы и на него.

Срубив трех по пути к выходу, я сумел собрать вокруг себя ворвавшихся в башню воинов озерного люда и сказал им, что настоящий, главный наш враг ждет снаружи. Видя, какой ужас внушают им безумные чудовища, одно за другим выскакивающие из темного лестничного колодца (в коих островитяне никак не признавали тех, кем они, несомненно, были на самом деле – изувеченных братьев с сестрами и сыновей с дочерьми), я крайне удивился тому, что они вовсе отважились войти в замок. Однако сколь же чудесно было видеть, как одно мое появление придало им твердости духа! Да, островитяне предоставили мне идти впереди, но, судя по выражению лиц, приготовились следовать за мной, куда я их ни поведу. Думаю, той ночью я впервые постиг природу удовольствия, получаемого мастером Гюрло от занимаемой должности, каковое до тех пор считал простым упоением возможностью подчинять других своей воле. Заодно понял я и причину, побудившую множество молодых придворных расстаться с сужеными, моими подругами по жизни, прожитой Теклой, ради службы в каких-то заштатных полках.

Дождь мало-помалу слабел, унимался, хотя по-прежнему хлестал с неба серебряными полотнищами. На ступенях вповалку лежали убитые островитяне и куда больше созданных великаном чудовищ – нескольких пришлось пинком сбросить с лестницы, чтоб не споткнуться, ступая по трупам. Снаружи битва кипела вовсю, но ни одна из ужасных тварей, заполонивших двор, на нас не набросилась, а натиск тех, что остались внутри, озерный люд отразил без труда. Что до Бальдандерса, тот исчез, точно провалившись сквозь землю.

В который раз уже я замечаю, что бой, как он ни увлекателен, поскольку требует от человека всего, на что тот способен, и даже большего, описать крайне трудно. Вдобавок когда он окончен, лучше всего человек – во время сражения слишком занятый, чтобы запомнить многое, – помнит вовсе не собственные удары и отражение ударов врага, но передышки меж поединками. Во дворе замка мне довелось пережить четыре отчаянных схватки с творениями Бальдандерса, однако сейчас я не могу точно сказать, в каких из них бился удачно, а в каких – из рук вон плохо.

Впрочем, темнота и ливень благоприятствовали беспорядочному, стихийному стилю боя, навязанному мне конструкцией «Терминус Эст». Правильное фехтование, да и любые забавы с клинком либо копьем, напоминающие его хоть отчасти, требуют хорошего освещения, поскольку каждый из бьющихся должен видеть оружие оппонента, а здесь света не было вовсе. Мало этого, самоубийственная отвага, присущая тварям Бальдандерса, отнюдь не шла им на пользу. Все они неизменно старались уклониться от моего удара, подпрыгнув вверх либо поднырнув под клинок, и чаще всего тут же падали, сраженные вторым ударом, наотмашь. В каждой из этих разрозненных схваток так или иначе участвовали и воины-островитяне. Один раз они даже расправились с врагом за меня, в других же случаях отвлекали его или ранили, прежде чем я вступал в бой. Должен сказать, удовлетворения, подобного удовлетворению после безупречно исполненной казни, ни одна из этих стычек мне не принесла.

После четвертой схватки врагов вокруг не осталось (кроме убитых и умирающих, лежавших повсюду, куда ни взгляни), и я снова созвал островитян к себе. Охваченные восторгом, сопутствующим победе, они были готовы вступить в бой с любым великаном, неважно, насколько огромным, но даже находившиеся снаружи во время обвала стены клялись, что никакого великана не видели. И вот как раз в тот миг, когда мне подумалось, будто все они разом ослепли, а озерный люд, очевидно, начал всерьез сомневаться в моем умственном здравии, на выручку нам пришла луна.

Странное дело! Знания в небе ищут все до единого – к примеру, изучая влияние созвездий на происходящее в мире, или, подобно Бальдандерсу, выпрашивая их у тех, кого невежды зовут какогенами, или же, в случае простых крестьян, рыбаков и так далее, высматривая в вышине признаки грядущей перемены погоды, – однако никто не ждет от небес непосредственной помощи, хотя помогают они всем нам нередко, а той ночью помогли и мне.

Помощь явилась в виде самой обычной прорехи среди туч. То утихавший, то вновь набиравший силу дождь все никак не заканчивался, но тут двор замка великана на миг озарился сиянием идущей на убыль луны (поднявшейся высоко-высоко и очень яркой, хотя на виду от нее оставалась разве что половинка) – схожим образом в одеоне среди посвященного грезам яруса Обители Абсолюта на сцену внезапно падает луч одного из самых больших прожекторов. В лунном луче гладкие, мокрые камни мостовой засверкали подобно глади тихих глубоких озер, а отражение в них оказалось столь фантастическим, что мне до сих пор невдомек, как я не оцепенел в изумлении, завороженный им на всю оставшуюся жизнь – а оставалось ее, надо заметить, всего ничего.

Там, в дождевой воде, отражался Бальдандерс, падавший прямо на нас… только очень и очень медленно.

В коричневой книге имеется немало картинок с изображением ангелов, спускающихся на Урд, именно в этой позе: голова запрокинута назад, спина выгнута так, что лицо вровень с верхней частью груди… Разумеется, я вполне представляю себе, какое изумление и ужас может охватить человека при виде грандиозного существа, которое мне довелось мельком увидеть на страницах той книги во Второй Обители, спускающегося таким образом прямо к нему, однако не думаю, что сие зрелище может оказаться страшнее. Вспоминая Бальдандерса, каким он предстал передо мной в тот момент, я безоговорочно признаю за ним первенство. Нахмурившись, стиснув зубы, он сжимал в высоко поднятой руке булаву, увенчанную фосфоресцирующей сферой.

Мы бросились врассыпную, словно стая воробышков от филина, спорхнувшего к ним в вечерних сумерках. Почувствовав затылком дуновение воздуха, рассеченного булавой, я обернулся и увидел, как он, оттолкнувшись рукой от земли, перевернулся и встал на ноги – подобный кунштюк нередко проделывают уличные акробаты. Брюхо великана стягивал широкий наборный пояс из соединенных одна с другой металлических призм, которого я на нем прежде не замечал. Чего мне так никогда и не удалось выяснить – каким образом он ухитрился вернуться в башню за булавой и поясом, в то время как я думал, будто он спускается вниз по стене. Возможно, где-то в башне имелось окно куда больше, шире бойниц, попадавшихся мне на глаза, а может быть, даже дверь, некогда открывавшая путь в какую-нибудь пристройку, сгоревшую без остатка в огне пожара, устроенного жителями берега… а может быть, великан просто сумел достать то и другое, запустив в окно руку.