Демоны Хазарии и девушка Деби - Меир Узиэль

Кладбище возникло случайно с погребением клетки соловья одной из принцесс дворца, дочери Кагана по имени Сара, у которой есть еще второе имя, как принято в царской семье. (В этом – семейном имени – буквы читаются в обратном порядке).

Умерший соловей был погребен во дворе круглого шатра. Но Сара все тосковала по птице, и всё поглядывала на пустую клетку, привезенную из Китая, в которой обитал соловей. Однажды утром она встала и поехала в Царские сады и аллеи с клеткой руках.

Погуляв, она остановилась, вырыла в земле яму своими руками принцессы, положила туда эту клетку с тонкими прутьями, засыпала землей, и на душе ее отлегло.

Каждую неделю она посещала могилку. Постепенно и другие люди начали хоронить там клетки любимых птиц, обезьян, тигров и белок. Один похоронил там футляр от флейты. Другой – клетку, в которой держал наложницу. Он любил эту буйную девицу, а она все время сбегала, пока он не построил для нее клетку. Оказавшись в ней, она успокоилась и сильно любила его. Забеременела и умерла при родах вместе с ребенком.

Рыдая, он приехал на это кладбище, вырыл огромную яму и захоронил там клетку. Люди ставили надгробья в память животных, даже если не было у них клеток. Хоронили и клетки, которые вышли из строя, а любимые животные были живы.

Если и вас есть клетка, по которой вы тоскуете, и сердце ваше сжимается при воспоминании о ней, вышедшей из строя, приходите сюда и хороните ее здесь, а затем посещайте ее могилу, горюйте, спрашивайте Бога, почему клетка так рано разрушилась.

Ахав оставил Итиль и уехал с друзьями болгарами в их страну. Они плыли на север, вверх по течению великой реки, насколько это было возможно. Затем, когда плавание стало весьма дорогим из-за малого количества пассажиров, пошли пешком.

Там, в лесах, у болгар, в землянках, сверху заваленных снегом, он прожил зиму. Пять девушек, одну за другой, приводили ему, но ни одна не сумела утолить его голод по Деби. Он продолжал кричать в ладони, я люблю ее!..

Первой была девушка, имя которой можно перевести на иврит как Сапир. Как все служанки-проститутки, она предложила приносить ему деньги от всех мужчин, с которыми спала в поле, на плантациях, в коровниках и свинарниках.

Красивые служанки получали свободу через год-два. Умелые – через три-четыре года. А потом могли спать допоздна.

Сапир было двадцать лет. Она была небольшого роста, поэтому ей можно было дать от силы двенадцать лет. Она не давала целовать себя в губы из боязни заразиться какой-нибудь болезнью, но в сексе была изощренна.

Он пытался пристроиться к ней сзади. Она стала на коленки, но ничего не получалось.

«Ты слишком высокий», – сказала она с дружеской усмешкой, и это было правдой.

«А как ты больше всего любишь?» – спросил он.

«Так», – сказала она и легла на спину, расставив ноги.

Он лег на нее. Она стонала, но мог ли Ахав знать, истинная ли это страсть или работа профессионалки?

Потом наступило расслабление. Они лежали в постели и просто беседовали. Откуда ты? Есть у тебя кто-то, кого ты любишь?

Она из южного села, из мадьяр, есть у нее любимый человек.

«Главное, что ты меня трахнул», – неожиданно с игривой грубостью сказала она, когда они уже прощались. Больше он с ней не никогда не встретился.

Может, она думала, что Ахав ее купит для себя? Может, стоило вернуть ее? Может, нет? Но хотел-то он Деби, даже если нельзя с ней переспать, только Деби.

Болгары рассказали ему об Этелик, длинноногой красотке. Он пошел к ней. Заплатил заранее. Она вышла к нему из избы, и вернулась к нему после того, как отдала деньги своему сутенеру. Она красива, сказал он про себя, увидев платье, которое, несомненно, казалось ей эротичным. У нее была гладкая кожа, волосы немного суховаты. Она разрешала целовать себя в губы. Он пытался с ней делать то, что не позволял себе с другими, и, конечно же, с Деби. Она ложилась на живот, и, кажется, ей нравилось то, что он делал. Но ему как-то быстро наскучило то, что он всегда мечтал сделать.

Зад у нее был упругим, но грудь мягкая, соски не возбуждали. Она с удовольствием брала в рот, и все же Ахаву казалось, что она где-то далеко, и делает всё автоматически. Кожа ее шеи была удивительна. Наслаждайся, наслаждайся, приказывал себе Ахав. И тут вырвалось у него: «Сейчас».

Она поняла, но все же была удивлена: ведь это был пик наслаждения. «Как? – спросила она. – Я или ты?» Готова была его оседлать.

Но он хотел не этого, он хотел быть активной стороной. Она легла. Мгновение сладко, думал он про себя, или пытался себя в этом убедить. Между нами, есть ли в этом что-то плохое? «Не болит?» – спросил он в самый разгар их слияния.

«Нет, нет. Хорошо» – сказала Этелик. Он старался поверить. Она обняла его длинными ногами. Это было подобно тому, как ребенок лежит в объятиях матери, и это было настоящее.

Закончив, он внезапно ощутил себя в глупом положении, и продолжил болтовню, стараясь еще что-либо взять у девицы. При всем при том, что он получил от нее всё, что хотел, ощущение было, что не получил ничего. И все же, она была умелой в высшей степени. Привет, Этелик. Спасибо тебе, я полюбил тебя, я скучаю по тебе, ты вообще помнишь меня, еврея Ахава? Согласись, необычного клиента?

Ничего не помогло в отношении Деби. Вздохи вырывались из глубин легких. Он стал специалистом по разговору со стенами: до чего я люблю тебя, Деби?

Ладно, сказали ему друзья-болгары у замерзшей реки, в тоскливых северных лесах, иди в это село. С бьющимся сердцем вошел в село, где должен был встретиться с одной особой. Он радовался этому сердцебиению: прекрасно, может, я забуду сейчас Деби.

В избушке ждали его две девицы. Он тут же удивился виду Ирис. У нее было нежное лицо, вид невинный и умный. Она улыбалась ему как давняя подруга. Он даже на миг подумал, что она еврейка, но она ею не была. Он был предельно вежлив, попросив вторую девицу покинуть их. Ирис вскочила со смехом. Она была необычной, нечего говорить. Другой, как говорится, уровень. Высший класс. Она целовала его в губы, впуская острый язычок ему в рот. И он делал все, чего она желала, но Деби не исчезла из его сердца, и ничего не изменилось. Где ты, Деби, до чего ты мне нужна-а-а-а, Деби.

Ладно, оставим Ахава с его проститутками, идиотскими попытками решить свои проблемы и долгами. С его стихами в пятьдесят строк, которые он пишет на коже и украшает рисунками. С вздохами его и удивлением его друзей, говорящих сентенциями, как нужны двое, чтобы преодолеть боль любви, или: любовь нельзя делить, потому есть такие, которые ее умножают.

В то время, как Ахав спал с девицами в Болгарии, в Итиле начался суд над его товарищами.

Напоследок Ахав взял двух девиц. Но это было еще хуже, еще скучнее. Девицы разговаривали между собой. Пару раз даже смеялись, перешептывались, явно о нем, когда она заставил их лечь так, чтобы одна была на другой.