Демоны Хазарии и девушка Деби - Меир Узиэль

А пока она выползла из-под Песаха, смыла с себя все, что надо было смыть, и попыталась накрыться ветхим рваным одеялом. Клопы и кончики соломы из ветхого матраца кололи и кусали ее. Свернувшись в калачик, она бормотала заученный ею наизусть сто десятый Псалом Давида, состоявший всего из семи строк, ставший самым ее любимым. Строки вливали в нее непонятную силу:

«…господствуй среди врагов Твоих…» И еще: «Совершит суд над народами, наполнит землю трупами, сокрушит голову в земле обширной».

Но особенно гипнотизировали ее непонятные ей слова: «Из чрева прежде денницы подобно росе рождение Твое».

И когда Тита произнесла эти слова «Из чрева прежде денницы подобно росе рождение Твое», сердце охватила тоска и словно бы оборвалось что-то в животе, ибо до сих пор Тита не понесла, хотя ей было уже почти семнадцать лет.

Обращаюсь к своим читателям.

Эта книга вовсе не о вечных неудачниках и пустозвонах.

Эта книга о гигантской Хазарской империи, самой большой империи, которая когда-либо была у евреев. И в центре – ее столица Итиль, цветущая и полная изобилия, вечная столица имперского иудаизма, которая исчезла вчистую в урагане забвения. Эта книга о деяниях и событиях, свалившихся на шестеро юношей, которые должны совершить большие дела, но еще до сих пор не совершают их, замыкаются, падают и проигрывают. Но не об этом я намеревался писать, и не так будет продолжаться книга. Этого просто не будет.

Итак, год 863 год новой эры по исчислению Римской империи. Рим погружен в грязь и гниль застоявшихся вод и отбросов. Влажные скользкие проселочные дороги тянутся между огромными зданиями.

Хазарская империя – в апогее своей силы – обширна, богата, уважаема. Сто лет, примерно прошло со времени обращения ее жителей в иудаизм. Она зиждется на евреях, родившихся евреями от родителей евреев. И они, как младенец, знают, к груди какого мрака припасть и питаться. От всех окружающих стран они отняли территорию и присоединили к своей империи, дающей жителям широкие возможности процветания и изобилия.

Одиннадцать миллионов евреев было в Хазарии, колоссальное число для империи тех лет, тысячу сто лет назад, когда мир, в общем-то, был мало заселен. В Константинополе тогда было всего полмиллиона жителей, а речь идет о столице Византийской империи, наследнице Рима и продолжательнице его неохватной и необъяснимой мощи.

Благодаря Хазарской империи, безопасность и уверенность в своем будущем евреев была безграничной. Даже в далекой Испании евреи были в безопасности, идущей от Хазарии. Когда спрашивали их: «Ничтожные евреи, есть у вас царство?» – Они пересказывали слухи, идущие из Хазарии.

Песах был сильным и мужественным мужчиной. Не был большим интеллектуалом. Всегда предпочитал игру в футбол чтению книг Разговор его был прост и наивен. Но он был нормальным человеком. И вовсе не был виновен в том, что внезапно свалились на него силы ада и встали на его пути. И не надо его обвинять в том, что у него опустились руки, что ужасное бессилие овладело его душой, что он считает минуты каждый день, а они не проходят. Он работает от зари до ночной тьмы, и работа не кончается и не закончится, и начальство набрасывается на него с криками.

В Хазарии запрещено бить, но есть другие наказания, наносящие боль телу и душе, уничтожая их, и такие наказания он вынужден выдерживать. И никогда он не преуспеет. Просто невозможно преуспеть, выполняя невыносимые требования управляющего конюшни. Он связывает руки Песаху, отбирает у него все самоуважение.

И ничего нельзя было изменить, ибо на управляющего тоже оказывали давление, и он с трудом их выдерживал.

Но следует сказать, что управляющий был негодяем. Это частично шло от его характера, а частично из прошлого опыта, который научил его, что послабление работникам конюшни может ему дорого обойтись.

Только по субботам Песах мог немного отдохнуть. И он мылся горячей водой, любезной предоставляемой ему врачом конюшни, получал немного вина и калач, и мог спокойно поужинать со своей молодой женой.

Но скотину надо кормить и в субботу, и он шел поздно в конюшню вместе с Титой, старающейся ему помочь. Они открывали склад с кормом, видели разбегающихся по норам мышей, брали ведра, наполняли их зерном из мешков, и высыпали в корыта для корма животным.

Дыхание Песаха становилось тяжелым от пыли и крох, забирающихся в легкие. Затем они приносили воду, чтобы напоить животных. И так до до пятнадцати вёдер сжирали битюги и крупных размеров мулы. Примерно, к полудню завершался корм и водопой, и они возвращались в свой шатер, обедали, отдыхали, молились Воздух и покой субботы облегчал дыхание. И если бы еще было немного больше еды, суббота могла бы быть чудным днем.

И тут, в один из дней, на конюшне появился Ахав.

Пришел не один.

И вовсе не с бессильной, поникшей головой.

Он пришел во главе воинства. Их было девяносто слепых воинов, ведомых полуслепыми.

Они шли за ним шестью змеящимися шеренгами. И в каждой шеренге – четырнадцать слепых, возглавляемых командиром, слепым на один глаз.

Они остановились в поле, напротив конюшни. Сбросили рюкзаки, и поставили небольшие палатки, и Ахав вошел в конюшню и обнял Песаха.

«Ай», – вскрикнул Песах, когда Ахав сжал его раненую руку.

«Господи, Боже мой, что с тобой случилось?» – сказал Ахав, увидев его опавшее лицо.

«Ерунда, я просто неважно себя чувствую, – сказал Песах, – это пройдет. Познакомься с моей женой Рут».

«Зовут тебя – Тита, верно? – сказал Ахав. – Слышал о тебе в Итиле, знаю обо всём».

Ввалился управляющий и сердце Песаха ушло в пятки. «Я должен закончить работу», – сказал он, оборвав разговор с Ахавом, схватил вилы и демонстративно стал разбрасывать сено. Тита обменялась многозначительным взглядом с Ахавом, мол, ты, конечно же, все понимаешь.

«Когда он кончает работу?» – спросил Ахав.

«С последним лучом заката, – ответила Тита. – Что же ты слышал о нас? Я тоже слышала о тебе, а теперь, в конце концов, вижу тебя. Как это случилось, что тебя не судили? Не смогли поймать?»

«Я иду освободить детей, – сказал Ахав негромко, но с убежденностью, от которой веяло силой. Чудные голубые глаза Титы засверкали. Ахав был потрясен. Это было мгновение, когда он забыл Деби.

«Я возвращаюсь к моим людям, к слепцам, – сказал Ахав, – вечером приду к вам. Ничего не готовые, я принесу ужин. Не поверишь, как эти слепцы умеют резать салат и делать тосты. Попробуешь кашкавал – это вкуснейшая болгарская брынза. Будут еще разные блюда».

Вечером он пришел с четырьмя слепцами, которые несли большие тут же на месте сработанные подносы с едой, и запах варёного риса и лука шел от салатов. На трех деревянных тарелках лежали морские рыбы трех сортов, зажаренные на углях, и в них были воткнуты жесткие листья приправ.