«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории - Дафна дю Морье

развязал тесьму и долго сидел, глядя на маленькое сердечко, которое держал в руке.

Перевод Н. Тихонова

Отец

Вы вроде бы спросили про отца? Я не ослышался? Вы ведь первый раз в наших краях? Видно, на каникулы приехали? Нынче в летние месяцы полно отпускников. И все — кто раньше, кто позже — добираются до утесов, а потом спускаются к этому самому месту на берегу. Стоят и смотрят то на море, то на озеро. Вот как вы сейчас.

Славное местечко, правда? Спокойно, ото всего далеко. Понятно, почему отец надумал здесь поселиться.

Когда он тут появился? Не помню. Да и никто не помнит. Должно быть, много лет назад. Он уже был, когда я сам сюда приехал. Еще перед войной. Может, как и я, спасался от городской суеты. А может, там, где он жил раньше, он с кем-то не поладил и пришлось сняться с насиженного места. Трудно сказать. Но у меня с самого начала было подозрение, что либо его когда-то сильно обидели, либо он сам кому-то насолил — и после этого озлобился на весь белый свет. Помню, как только я его увидел, сразу сказал себе: «Ого! Тот еще тип!»

Да, вот тут у озера он и жил со своей половиной. Соорудили себе какой-то немыслимый шалаш, навряд ли он мог защитить от ненастья, но их как будто это мало заботило.

Меня, спасибо, предостерег парень с фермы, один из тамошних работников. Предупредил с ухмылкой, что от отца лучше держаться подальше — он, мол, не жалует чужих. Вот я и старался обходить его стороной, со знакомством не лез. А толку-то? Я ведь все равно по-ихнему не понимаю. В первый раз я его увидел, когда он стоял у самой кромки воды, спиной к озеру, и глядел вдаль, на море. И я, чтобы его не потревожить, нарочно не стал переходить через ручей по дощатым мосткам, а сделал крюк по пляжу и вышел к озеру с другой стороны. Мне было не по себе — будто я без спросу забрел в чужие владения, но все-таки я присел на корточки за кустом дрока, вытащил из кармана бинокль и стал разглядывать отца.

Тогда, несколько лет назад, он был большой, сильный, с широкой грудью. С тех пор он, понятно, постарел, но и теперь легко представить, каков он был в свои лучшие годы. Какая мощь, какая энергия! Как царственно он нес свою великолепную голову! Я это не просто так говорю. Нет-нет, кроме шуток. А вдруг в нем течет благородная кровь какого-то далекого предка? И временами — помимо его воли — кровь вскипает, бунтует, бурлит, и тогда он как одержимый бросается в атаку. Правда, в тот первый день я ни о чем таком не думал. Разглядывал его, пригибался пониже всякий раз, как он поворачивался, и гадал, что у него на уме. Знает ли он, что я недалеко и наблюдаю за ним.

И если бы он вдруг подошел поближе и засек меня в моем укрытии, я бы выглядел дурак дураком. Но подходить он не стал. Похоже, ему просто дела до меня не было. Он стоял, глядел на чаек, на море, где начинался прилив, а потом зашагал вразвалочку домой, к своей хозяйке. Может, она там ждала его к ужину.

Ее в тот день я не увидел. Она наружу не показывалась. К их жилищу на левом берегу озера протоптанных тропок не было, а пройти напрямик я не смел из боязни столкнуться с ней нос к носу. Когда же я все-таки ее увидал, то огорчился — честно говоря, и смотреть-то там было особо не на что. Ничего общего с супругом: неказистая, невзрачная, никакая.

Я увидел их вместе, когда они после рыбной ловли возвращались с моря на озеро. Он, конечно, шел впереди, а она поспевала за ним. Ни он, ни она, к счастью, не обратили на меня никакого внимания. Иначе он вполне бы мог остановиться, велеть жене идти домой, а сам двинулся бы в мою сторону, к прибрежным скалам. Вы спрашиваете, как бы я тогда поступил? Убей меня бог — не знаю. Может, поднялся бы на ноги, беззаботно посвистывая, улыбнулся, кивнул ему, пожелал всех благ и пошел прочь. Понятно, все это было бы впустую, но такая уж привычка, что поделаешь? А он — вряд ли бы он на меня ополчился. Скорее всего посмотрел бы мне вслед своими странными узкими глазами и дал уйти подобру-поздорову.

С тех пор, и зимой и летом, бывая поблизости, я наблюдал за этой парой. Они продолжали жить своей отдельной, одинокой жизнью. Рыбу ловили то в озере, то в море. Иногда они попадались мне на глаза в ближней бухте, в устье реки — им, наверно, нравилось разглядывать яхты на якоре и наблюдать, как грузят корабли. Кто из них двоих затевал такие вылазки? Думаю, он — возможно, его привлекала портовая сутолока и многолюдье, а может, на него накатывала тоска по той жизни, которую он либо сгоряча отринул, либо не успел испытать. И тогда он предлагал жене «сходить в город развеяться», а она, довольная, что может угодить ему, послушно шла.

Мне с самого начала бросилось в глаза — да это и любой бы заметил, — как они оба были привязаны друг к другу. Если он целый день проводил на рыбалке, а она оставалась дома, то она к вечеру шла от озера вниз и по пляжу спускалась к морю. И она, и я — если я случался поблизости — видели его издалека. Он поворачивал от залива к берегу и выходил на сушу, а она торопилась ему навстречу, и они замирали обнявшись, не обращая внимания ни на кого вокруг. Трогательно, что тут скажешь? Чувствовалось — она его любит без памяти: знать, было за что. Чужим он мог казаться сущим дьяволом, но для нее он был как свет в окошке. Я и сам к нему подобрел, когда понаблюдал их вот так вместе.

Вы спрашиваете, были ли у них дети. К этому я и веду. О них и будет речь. Потому что стряслась беда. И знал об этом я один. Наверно, я должен был кому-то сказать, но если бы я и решился… Словом, не знаю… Отца бы забрали, а она бы не снесла разлуки. По совести говоря, не с руки мне было встревать. Улики веские, но прямых-то доказательств