Подземный художник - Юрий Поляков

– Какие надо. Вперед! Я опаздываю…

Когда немного отъехали, директор «Сантехуюта» снова огляделся, но серых «жигулей» вроде бы не заметил, зато увидал, как бородач, смеясь, показывает кому-то на удаляющийся свирельниковский джип.

Михаил Дмитриевич достал мобильник и набрал Алипанова.

– Аллёу!

– Это я.

– Ну, и как ты?

– Вроде отстали… Странные фээсбэшники пошли! Посветились – и исчезли.

– Они гораздо страннее, чем ты думаешь. Они вообще за тобой не следили. В разработке тебя нет.

– Это точно?

– За такие деньги достоверность гарантируется.

– Дорого берут?

– Потом скажу.

– Значит, Толкачик тут ни при чем?

– Выходит – так. Теперь с «Сексофоном» буду разбираться.

– Да вряд ли!

– Не-ет, как раз кое-что сходится. Он когда от тебя отстал?

– Возле офиса.

– Вот! Проследил сначала до дома, а потом до конторы. Ты девчонкам в пароксизме страсти, случайно, не рассказывал, какой ты крутой и богатый? А то у вашего брата просто болезнь: очень любят по пьяни перед проститутками крутизной трясти. Помнишь, прокурора с девками засветили?

– Помню.

– Хвастался, как хулиган перед пэтэушницами!

– Ты думаешь – они?

– Не знаю пока. Но девчата наводчицами иногда подрабатывают. Сбрасывают информацию бандюкам, а те потом разбираются…

– А я им еще за вредность досыпал!

– Погоди, может, они и порядочные. Выясним. Ты сейчас где?

– В Матвеевском.

– Ладно, если что, я тебя найду…

Свирельников дал отбой, а потом выдавил Светкин номер, дождался ее «алло-о-о» и нажал красную кнопку. Значит, дома! «Алло» она всегда произносила с загадочной истомой в голосе, подслушанной, наверное, в каком-нибудь сериале. А еще его юная подружка любила, оставшись одна в квартире, ходить совершенно голой. «Я так дышу», – объясняла она. Конечно, если Михаил Дмитриевич заранее сообщал о своем визите, то заставал ее одетой, причесанной и накрашенной. Но однажды у него села в мобиле батарейка, поэтому он приехал внезапно, да еще в задумчивой механичности, как дома, не позвонив, открыл дверь своим ключом. Светка, ослепительно обнаженная, стояла у подоконника и смотрела вниз. Длинные каштановые с рыжинкой волосы почти закрывали юную наливную попку. На голове у девушки были большие стереонаушники, и она умопомрачительно подергивала бедрами в такт неслышной музыке. Свирельников справился с дыханием, подкрался на цыпочках и осторожно поцеловал ее в то место, где заканчивались распущенные волосы и начиналась смуглая, убивающе нежная кожа. Она ахнула, испуганно обернулась и картинно схватилась за сердце:

– Это ты? Так же умереть можно!

– А кто еще?

– Ну, мало ли…

– Испугалась?

– Конечно!

Михаил Дмитриевич почувствовал тогда такой прилив могучего мужского торжества, что Светка даже пискнуть не успела, как очутилась в постели, погребенная под тяжело содрогающимся свирельниковским телом.

– Боже, как мне было хорошо! – сказала потом она. – А тебе?

– Мне с тобой всегда хорошо! – отозвался он, ощущая себя неподъемной плитой на могиле сладострастья.

– Тебе было хорошо? – задыхаясь, спросил он после любовной схватки, до обидного лаконичной.

Свирельников отпустил Светку и теперь целовал ее прохладные плечики.

– Мне с тобой всегда хорошо, – утешительно ответила она.

«А вообще чудно!» – думал он, лежа рядом с юной, словно ангел, подругой, к которой даже слово «любовница» не подходило.

На самые дурацкие вопросы есть сотни ответов. Ну, например, на вопрос: «Как спалось?» – можно ответить: «хорошо», «плохо», «спокойно», «тревожно», «сладко» или, как говорил дед Благушин, «неприютно». А вот этот содрогательный полет под золотым куполом счастья втискивается в одно-единственное, никакое, по сути, слово «хорошо». И если начнешь объяснять, уточнять, конкретизировать, непременно совершишь гнусную, подлую, шибающую физиологией измену этому золотому полету…

– Ты так тяжело дышишь… – забеспокоилась Светка.

– Сейчас пройдет. А почему ты сегодня не испугалась?

– Я видела в окно, как ты подъехал.

– Могла бы и притвориться!

– В следующий раз обязательно. Есть хочешь?

– Хочу.

– У меня «сникерс» в сумке.

– Эх ты, «сникерс»! Я грибы купил. В пакете.

Светка вскочила с постели, принесла из прихожей грибы, села на кровать и вывалила их себе прямо на голые колени.

– Осторожно, на них земля! – предупредил Михаил Дмитриевич.

– Это белые?

– Белее не бывает.

– А что с ними надо делать?

– Кушать.

– Я, конечно, наивная чукотская девушка, но об этом и сама догадалась. Готовить-то их как?

– Ты что, никогда грибы не готовила?

– Не-а!

– Ну, а хоть ела?

– Конечно. Шампиньоны. И еще такие – с длинными ножками.

– Опята?

– Ага!

– Нет, Светлана, ты не наивная чукотская девушка, ты невежественная городская курица.

– Понятно, начались скандалы и необоснованные подозрения.

– А ты грибы хоть раз собирала?

– Конечно! У нас в детском саду возле забора росли такие здоровые, с оборочкой на ножке, как на панталончиках у Алисы в Стране чудес. Мы их рвали, а воспитательница ругалась, говорила: поганки.

– Сама она поганка.

– Это точно!

– Зонтики – грибы съедобные. В юном возрасте…

– Как женщины! – вздохнула Светка.

– Не понял?

– Я сегодня нашла у себя седой волос…

– Где?

– Дурак! Это у меня наследственное. Папа в тридцать лет был почти совсем седой.

– Как я?

– Ну, разве ты седой? Ты с проседью. Знаешь, как это возбуждает?

– Знаю…

Грибы полетели на пол. Если бы они были родом из-под Рязани и имели, как в поговорке, глаза, то, наверное, в изумлении таращились бы на то, что происходит на большой кровати.

– Нет, Микки, ты торопишься, тебе надо немного отдохнуть! – вздохнула Светка и отстранилась с нежным огорчением.

Свирельников остался лежать в постели, слушая грохот сердца и горюя о том, что плоть не всегда поспевает за желаниями. В этом смысле женщины, даже такие соплюшки, всегда ощущают свое превосходство, но скрывают это, чтобы не обижать мужчин.