Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - Александр Пыльцын

Пришли. Екатерина Николаевна в окно увидела нас и вышла, узнав меня. Видимо, я очень покраснел от стыда за предстоящее признание, потому что она сразу встревоженно спросила, что со мной, не болен ли я. Пришлось сразу, без предисловий, выложить ей все и сказать, что я лучше подожду Риту здесь, на улице. Однако она, сразу все поняв и оценив важность предстоящей встречи для нас, мгновенно приняла другое решение: «Заходите, Саша, не стесняйтесь этого недуга. К сожалению, на фронте это не редкость, очень многие раненые к нам поступают с этим. Мы сейчас примем нужные меры».

Зашли. Екатерина Николаевна тут же заставила меня снять обмундирование, пройти в маленькую комнатку (видимо, Стасика), отдохнуть, пока придет Рита. Облачила она меня в тесноватый, явно не по моему росту медицинский халат. Гимнастерку и брюки мои тут же стала тщательно гладить раскаленным утюгом.

Я не представлял, как же произойдет наша встреча. Несмотря на почти бессонную перед этим ночь (да еще и не одну!), ушедшую на написание боевых характеристик штрафникам, передачу района обороны и другие дела, все-таки от волнения перед встречей меня даже и не клонило ко сну.

Через несколько часов прибежала Рита. Видимо, Екатерина Николаевна ввела ее в курс дела, и она не удивилась, бросилась ко мне, и мы, обнявшись, долго так стояли.

Рита за прошедший год изменилась, повзрослела! Не раз стиранная гимнастерка с погонами на ее ладной, чуть пополневшей фигуре сидела ловко, вместо солдатского ремня на ней был офицерский, видимо, матери. Такая же высветленная от стирок юбка.

Мне показалось, что она радовалась этой, подаренной нам судьбой встрече, и пока неугомонная Екатерина Николаевна многократно утюжила мои гимнастерку и брюки, мы говорили, говорили, говорили… Вспоминали все, что произошло за этот год с нами до сегодняшнего вечера. Да, о такой встрече мечтали мы долгие дни, недели, месяцы…

Теперь, когда в работе над этой книгой нахлынули воспоминания о том тревожном времени, наверное, пришла пора подробнее рассказать об истории нашего знакомства и романтических отношениях, завершившихся вскоре фронтовой свадьбой. Этому я посвящу, хотя бы коротко, следующую главу своих воспоминаний.

Не знаю, как это у меня получится, ведь так много тогда всего произошло, но следующая глава моей книги в основном будет романтическая.

История знакомства с будущей женой. Адрес на песке. Уфа, оперно-балетные впечатления. Отправка на фронт. Почтовый роман длиною больше года. Фронтовая свадьба

А началось все с того, что в запасном полку, стоявшем в поселке Алкино под Уфой, где служил тогда я, молодой лейтенант, теплым летним вечером полковой оркестр играл на танцплощадке вальсы, а мне было не до танцев. Причина банальная: у молодого лейтенанта, в его 19 с небольшим лет, резались сразу два зуба мудрости. Боль была изнуряющая, и я бродил за забором, скрывавшим танцующих, таких же молодых офицеров, недавно только сменивших петлицы с «кубарями» на офицерские погоны со звездочками. В основном их партнершами были разодетые девушки, работницы расположенного недалеко молочного завода. Вот с этими «молочницами» крутила всласть не только вальсы да танго офицерская молодежь – успели «закрутить» и нешуточные романы.

На скамейке, стоящей вблизи забора, я увидел тихо и горько плачущую худенькую блондинку, одетую явно не для вечера танцев. Может, мне просто стало ее жаль, а может, захотелось самому отвлечься от надоевшей зубной боли, но я подошел к ней и заговорил.

Выяснилось, что Рита (так звали девушку) – ленинградка, которой вместе с мамой и младшим братишкой (отец умер), еще перед тем, как замкнулось блокадное кольцо вокруг Ленинграда, удалось эвакуироваться в Уфу, где они жили раньше и где у них было много родственников. Горком комсомола взял шефство над эвакуированными из западных районов страны, и девушку определили пионервожатой в пионерлагерь в Алкино, неподалеку от нашего полка. Ее одежда, поношенная, но опрятная, была явно не для танцев. А в придачу к этому вместо туфель – деревянные дощечки с прибитыми к ним перекрещивающимися ремешками (такие вот «сабо» военной поры). Все это никак не подходило к обстановке на танцплощадке, особенно по сравнению с местными, модно одетыми девицами. Вот и заплакала девушка…

Проговорили мы долго. И она успокоилась, и моя нестерпимая зубная боль незаметно сбавила свой неистовый накал. Проводил я ее до самого пионерлагеря, а там злая дородная тетка, лет 35–40, оказавшаяся начальницей лагеря, стала строго Рите выговаривать за то, что та оставила без надзора своих далеко не ангельских повадок подопечных. Пришлось заступиться. Так я познакомился и с шефом Риты. Может, это и помогло девушке, так как эта гранд-дама стала потом относиться к ней помягче.

Договорились с Ритой встретиться назавтра. И через несколько дней я почувствовал, что уже с интересом жду очередной встречи.

Всяких дежурств, нарядов, караулов я раньше, честно говоря, не избегал, а даже от однообразия службы находил какую-то особую прелесть в ощущении своей, «младолейтенантской» ответственности то ли за батальон, когда приходилось быть дежурным по батальону, то ли за охрану объектов, будучи начальником караула. Ну, конечно, и по полковому солдатскому пищеблоку приходилось быть дежурным. А тут ответственность, пожалуй, больше, чем дежурство по батальону. Так вот, теперь эти наряды не давали возможности ежедневно встречаться с этой девушкой. В общем, как говорится, влюбился.

Но однажды она не пришла в назначенное время к заветной скамеечке. Расстроился, но все же заметил, что рядом, на песке, палочкой, брошенной тут же, был начертан… адрес: «Уфа, ул. Цюрупы…» Теперь оставалось ждать удобного момента. А у нас в Алкино тогда в ходу был такой «юморной» стишок с башкирским акцентом: «Деньги есть – Уфа гуляем, деньги нет – Чишмы сидим» (Чишмы – это ближайшая, в 5–6 километрах от нас узловая железнодорожная станция).

Вскоре удалось вырваться. Нашел! Познакомился с ее матерью, тетками (мужская часть родственников была на военной службе). Мне нужно было вернуться до подъема, и Рита предложила пойти в театр. В этот вечер давали оперу, еще незнакомое для меня сценическое действо. Ленинградский уровень культуры у моей знакомой: первая же возможность – и тотчас в театр, да еще и в оперу!

Театральный мир мне уже немного был знаком по городку Облучье на Дальнем Востоке, где я учился с 8-го по 10-й класс в 4-й железнодорожной школе. До этого мне, мальчишке с полустанка, из всех видов искусств известно было только немое кино, в котором добровольцы из числа зрителей постоянно должны были за бесплатный просмотр фильма крутить ручку динамо.

Так вот, в этом городке заметным культурным центром был железнодорожный клуб, куда иногда приезжал с гастролями из Хабаровска театр Дорпрофсожа (дорожный профсоюз железнодорожников). Город и узловая станция Облучье были одним из участков Дальневосточной железной дороги. Поэтому все, что там происходило, было в ведении управления дороги и ее профсоюзов.

Театр этот приезжал специальным поездом с концертами и спектаклями. Должен прямо сказать, спектакли эти были, по тогдашним моим меркам, да и с высоты сегодняшнего опыта, истинно профессиональными, на самом высоком уровне актерского мастерства, а декорации вызывали у всех зрителей просто восхищение своей достоверностью. За годы учебы в Облучье я пересмотрел уйму первоклассных постановок. Помню, как блестяще были сыграны «Дети солнца» и «На дне» по пьесам Горького. Большое впечатление оставили спектакли «Сентиментальный вальс» (не помню автора пьесы), «Дядя Ваня» по Чехову, да и многое другое.